Живу тобой одной - Стефани Блейк Страница 4

Тем не менее, работы у владельцев каменоломен стало значительно меньше. Недостаток деловой активности отнюдь не устраивал Натаниэля Найта, наследника сланцевой империи Сайруса Найта.

– Не создан я для того, чтобы быть помещиком и бухгалтером, – жаловался он сестре Джин.

Следуя примеру многих из своих прежних рабочих, Натаниэль стал возделывать большой участок земли вдоль берега реки, построил амбар, силосную башню, купил скот.

Еще до начала войны кладбище Найтов стало местной достопримечательностью, привлекавшей многих туристов, интересовавшихся историей. Сюда приезжали с курортов озера Джордж, Тикондероги и Саратоги, чтобы полюбоваться причудливым кладбищем, расположенным в живописном беспорядке среди густой травы и сорняков, его старинными надгробными плитами. Однако посещать это место имело смысл лишь при ярком свете дня. Как только начинали спускаться сумерки и появлялись длинные синие тени от деревьев, очарование пропадало. Приятная прохлада сменялась промозглой сыростью, пробиравшей до костей и вызывавшей мысли о конечности человеческого существования, о смертности всего живого. Воображение разыгрывалось, непроизвольно хотелось ускорить шаг и поскорее покинуть кладбище.

Единственным местом, выделявшимся из всей кладбищенской территории, как нечто чужеродное, являлся участок, принадлежавший семье Найт, – большой прямоугольник в самом центре, засеянный густой, аккуратно подстриженной травой и отделенный от остальной части кладбища низкой решетчатой медной оградой с массивными мраморными подпорками по углам.

Мысль о том, чтобы построить кладбище для селения Найтсвилл, пришла в голову Сайрусу летом 1863 года, когда он получил извещение от военного ведомства Соединенных Штатов о том, что его старший сын Уилл погиб в битве за Геттисберг. В сопровождении младшего сына, тринадцатилетнего Ната, Сайрус отправился на военное кладбище, где похоронили Уилла. С разрешения властей он выкопал тело и, обложив его льдом, перевез в Найтсвилл.

Кладбище Найтсвилл разрослось в буквальном смысле слова вокруг могилы Уилла Найта, на тенистом участке земли позади большого белого дома. За неделю, прошедшую после похорон Уилла, Сайрус разровнял, очистил и огородил свой участок и поставил надгробные плиты для всех, еще здравствовавших членов семьи, выгравировав на каждой плите дату рождения, за которой следовала черточка и пробел, наводивший на грустные мысли и вызывавший чувство обреченности.

– Я никогда никуда не езжу, не забронировав места заранее, – объяснил Сайрус жене, сыну и дочери, которые не заметили горьковатого юмора, прозвучавшего в его словах. – Мы с мамой будем лежать в начале участка, во главе, так сказать. Уилл – у меня в ногах. – Он взглянул на дочь. – Ты, Джин, будешь покоиться рядом с Уиллом… а ты, Нат… будешь лежать с другой стороны, в ногах у матери. – Он улыбнулся с нескрываемым удовлетворением. – По моим расчетам, места достаточно еще для семи-восьми человек. Так что можете спокойно обзаводиться семьями, ребятки.

Сайрус разработал план семейного кладбища в соответствии с установленными местами за обеденным столом. Во главе участка, на подъеме горы, покоился огромный надгробный камень из великолепного мрамора – с каждым годом его блестящая поверхность все больше тускнела и разрушалась – с толстой пластиной из высококачественного сланца Найтов. Две медные таблички внутри пластины гласили: «Сайрус Уолтон Найт, 1798–1880» и «Эмма Уилли Найт, 1810–1866». Могила Уилла – первая на кладбище, строгая, аскетичная, располагалась в восточной части участка, под прямым углом к могилам самого Сайруса и его жены. Надпись на простой мраморной плите гласила: «Уильям Уолтер Найт, 1847–1863». Эмма Найт почила через три года после смерти старшего сына.

Сайрус, ставший в восемьдесят два года полным инвалидом из-за пыли каменоломен, умер в кресле-качалке, у окна, выходящего на кладбище, в канун Дня всех святых в 1880 году.

Джин стала четвертой из рода Найтов, занявшей предназначенное ей место на семейном кладбище. Она вышла замуж за управляющего деревенским магазином Берта Ламберта, родила ему сына и умерла от потери крови при следующих родах. Второй ребенок – тоже мальчик – родился мертвым.

«Джинайи Рут Найт, 1840–1885» – гласила надпись на табличке.

Берт Ламберт протестовал против того, что па памятнике начертана девичья фамилия Джин.

– Она моя жена, так ведь? Надо было написать «Джинайн Рут Найт Ламберт».

Тридцатипятилетний неженатый Натаниэль Мортон Найт, единственный оставшийся в живых представитель клана Найтов и единственный наследник имени и всех богатств, смотрел на зятя осуждающе.

– Надпись сделана двадцать лет назад. Отец решил, что должно быть так.

Ламберт, мягкий, слабовольный человек, избежавший каменоломен и сменивший их на легкую работу управляющего магазином благодаря знакомству с единственной дочерью Сайруса, нерешительно промямлил:

– Но сейчас-то она носит мое имя. Она моя жена.

Нат равнодушно взирал на него.

– Тогда купи себе собственный участок и собственную надгробную плиту.

Джин похоронили на предназначенном для нее месте. Берт Ламберт оставался управляющим магазином до 1898 года, когда он поехал ловить угрей и свалился из лодки в воду Гудзона. В конце концов все решили, что он утонул, хотя тело так и не нашли.

В том же году Нат женился на Аманде Уайт, новой школьной учительнице, только что окончившей педагогический колледж в Олбани.

– Мне очень жаль Берта, – искренне и без всякой злобы говорил он невесте. – И все же к лучшему, что вышло именно так. Даже не представляю, как бы на кладбище Найтов появилась надгробная плита с именем Ламберта.

Позже Аманда Уайт Найт пришла к выводу – хотя твердой уверенности у нее не было, – что ее разочарование в замужестве и в жизни вообще началось с исчезновения Ламберта, с его предполагаемой смерти. Не то чтобы она горевала об управляющем – он так и остался для нее совершенно посторонним человеком. Нет, она переживала за Натаниэля, и всех предшествовавших ему Найтов, и за тех Найтов, что появятся после него, за их трагическую непробиваемость. Но больше всего она скорбела о себе самой.

Не примирило ее с Натом и то обстоятельство, что после смерти Берта он передал управление магазином своему племяннику Алве, единственному ребенку Берта и Джин, – старообразному молодому человеку двадцати лет, сутулому и лысеющему.

– Положение обязывает, – с улыбкой заметила Амаида, когда муж сообщил ей о новом назначении.

Нат нахмурился.

– Что ты хочешь сказать?

На тонком бледном лице Аманды, обрамленном густыми угольно-черными волосами, проступил румянец, что случалось крайне редко. Бледно-голубые глаза, поглощавшие тусклый свет свечи, как идеально обработанные драгоценные камни, вспыхнули, ошеломляя его своим блеском.

– Подачки вассалам. Ведь эти люди для тебя только вассалы, не правда ли, Натаниэль? Ты ими владеешь.