Как убить своего мужа и другие полезные советы по домоводству - Кэти Летт Страница 4

За Рори я вышла потому, что он смешил меня.

Когда мы впервые ехали в Криклвуд, чтобы я познакомилась с его мамой, Рори назвал их семейную традицию — воскресные обеды матери и взрослого сына — «эдиповым комплексом». Аквамариновые глаза и непослушные темно-русые кудри тоже сыграли не последнюю роль. Равно как и широкая улыбка, освещающая его лицо и моментально делающая Рори таким обаятельным. Я люблю наблюдать, как он выставляет локоть из окна машины, насвистывая на ходу что-нибудь веселенькое. Ах да, и конечно же, его сострадание. Даже в самом начале карьеры половину свободного времени Рори посвящал добровольной помощи в приютах для бездомных животных. С тех пор, кстати, мало что изменилось. Теперь у него своя клиника в Килбурне — в доме по соседству с нашим, — но большую часть времени Рори по-прежнему работает бесплатно.

И все-таки мы союзники — вернее, были тогда, — сплетенные вместе, как пара червей-шелкопрядов. Моя любовь всегда обволакивала его словно патока. И когда Рори смотрит на меня, нежность ласковой рябью разливается по всему его лицу, отчего соски у меня тут же набухают и встают торчком. Могу сказать, что после стольких лет супружества я уже не питаю иллюзий насчет недостатков мужа. В любую погоду на нем все та же потертая кожанка, а коллекции его футболок нет равной во всем западном мире. Для Рори одежда на выход — это выглаженная футболка. Но что еще хуже, ему не нравятся мои подруги. Он говорит, что на лондонских званых ужинах расходуется три четверти мирового запаса высокомерия. Светские сборища у Джаз и Ханны он посещает из-под палки, сразу забивается в угол и весь вечер молчит. «Ах, это твой муж? Надо же, а я-то приняла его за этажерку». Вот почему Рори так не хотелось идти к Джаз и Стадзу на ту злосчастную январскую вечеринку по случаю двадцатой годовщины их свадьбы. Если б я только его послушалась…

Поначалу банкет предполагался скромный — лишь старые друзья по университету. Однако благодаря потрясающей неспособности Стадза разделять работу и удовольствие все получилось пышнее, чем прическа Долли Партон [8].

Джаз вышла за Дэвида Стадлендза, когда тот был еще стажером в хирургическом отделении крупной клиники при медицинском колледже Кембриджа. Она запала на него с первого же дня их знакомства.

— Просто обалдеть, какой мальчик! — восхищенно поделилась она со мной. — Так и хочется посадить его на канапе и заглотить целиком.

Дипломированный спец по экономике домохозяйства, Джаз пошла работать поваром в ресторан, чтобы содержать мужа, пока тот делал карьеру, карабкаясь вверх по клинической лестнице. Теперь Стадз настолько богат, что может, не нагибаясь, войти в собственный бумажник и ездит на навороченном «ягуаре», который паркует напротив своей частной клиники на Харли-стрит. Этот мужчина не просто красив, он еще и высок настолько, что ему приходится радировать нам, простым смертным, когда надо выяснить, какая погода там, у него под ногами.

Стадзу почти пятьдесят, но тело у него стройное и тренированное. А профиль такой острый, что им можно брить ноги, — и не менее острый язык. Его фирменный стиль — цинизм и насмешка, хотя подшучивает он по большей части сам над собой — но так, что его обаяние от этого лишь усиливается. Ведущий хирург в области лечения ожогов, свои академические лавры Стадз пожинает, работая консультантом в университетской клинике национальной службы здравоохранения, а роскошная жизнь семьи финансируется за счет частной практики пластического хирурга. («Вы просто самовлюбленная невротичка, зря расходующая свое и мое время. Но если вам нужна частная консультация, милости прошу: ложитесь поудобнее и распахивайте пошире чековую книжку».)

Чтобы как-то оправдаться перед собственной совестью за операции на тех, кому они совершенно не нужны, Стадз регулярно берет отпуск за свой счет и работает на плавучих госпиталях, курсирующих вокруг Африки, — бесплатно врачует жертв военных конфликтов. Еще он выискивает талантливых врачей для гуманитарных миссий, а всем своим молодым ординаторам настоятельно советует пройти полугодовую добровольную практику в организации «Врачи без границ» — ради спасения собственных душ. Своим драгоценным временем Стадз также делится с Медицинским фондом помощи жертвам войны, а заодно консультирует Всемирную организацию здравоохранения. И разумеется, этого святого человека уже приглашали на Даунинг-стрит — на примерку нимба. Именно в честь этой альтруистической стороны его натуры Джасмин Джардин, самая дерзкая и неугомонная красавица нашего университета, вырезала имя Стадза на деревянной спинке своей кровати.

Джаз вообще-то хотела отменить празднование годовщины свадьбы, поскольку перед самым Рождеством, после тяжелой и продолжительной битвы с раком груди, умерла ее мама. Однако Стадз настоял на банкете, и мы с Ханной очень надеялись, что вечеринка позволит нашей подруге вырваться из тисков меланхолии. А чтобы это удалось, мы решили сделать все, чтобы в светской болтовне ни под каким видом не всплыло ужасное слово на букву «р».

Было уже восемь вечера, и я безнадежно опаздывала. Ханна велела мне выглядеть «с шиком» — что в моем случае означает нанять целую команду стилистов, поскольку шик школьной учительницы, если вы еще не замечали, обычно сводится к туфлям-лодочкам и «интересным» сережкам. На моих хаотических нарядах вечно не хватает пуговиц, всегда оборвана кайма, да и вообще все они по большей части из гардероба Рори. Мое чувство моды зиждется на том, что не требует глажки. Внешность Джасмин сворачивает шеи. От моей выворачиваются желудки. Думаете, преувеличиваю? Последнее время я пристрастилась к нейлоновым костюмам — и вовсе не потому, что люблю пошуршать ими возле уха, слушая шум прибоя.

На заре нашей дружбы Джаз любила повторять, что я классическая «глупышка» — достаточно привлекательная, чтобы стать «особенной», но недостаточно хорошенькая, чтобы вызвать ненависть у других женщин. Однако мне было неважно, хорошенькая я там или нет, поскольку, встретив Рори, я наконец-то стала «красивой». Теперь, почти два десятилетия спустя, я бы сказала, что все еще выгляжу неплохо… издалека… миль, скажем, с двухсот. Так что же произошло, спросите вы?

Я стала матерью — вот что. Девчонкой я жутко стеснялась своих костлявых конечностей. В день свадьбы я весила сорок семь килограммов. А спустя несколько лет, в примерочной «Топ-шопа», я уже пыхтела как паровоз, пытаясь влезть в джинсы десятого размера. Я взглянула в зеркало и увидела там свою маму — маленькие сиськи, большая задница.

Когда же я перевалила за пятьдесят семь кило? После первых родов я всерьез намеревалась пойти в спортзал, но кто бы тогда приглядывал за малышом? А пижама в качестве основного наряда означала скорую и неизбежную вторую беременность. Сейчас Дженни одиннадцать, а Джейми тринадцать, и я могла бы пойти в спортзал, но по вечерам я не устаю поражаться, как это мне хватает сил повернуть ручку микроволновки, чтоб разморозить полуфабрикаты из супермаркета. Да и дети — такие калорифики! Когда готовишь им чай, остатки ужина сами летят тебе в рот, точно в прожорливый пылесос: сосиски, размокшие в кетчупе, масляное картофельное пюре, вазочки растаявшего мороженого — и все это так благотворно для фигуры! Но разве можно все это выбросить?! Вот и оседают все эти объедки на моей талии. К счастью, маму свою я обожаю — и слава богу, ведь я превратилась в нее.