Король-девственник - Катулл Мендес Страница 4

— Ее величество позволили на меня надеяться.

— Что вы будете приняты лично ею? О! Князь, вы об этом и не думайте! Ведь, все знают, в чем дело. Разве можно что-либо скрыть, будучи королевой? И потому сочинили бы целую историю, так как вы приехали, конечно, по поручению короля Фридриха; ведь, не напрасно же вы проехали триста миль и, явившись на вечер в Помпейский дом, постарались стать на видное место, в то время, как проходила ее величество. Без сомненья, у вас есть к ней поручение, но политика тут не при чем. Думаете ли вы, что уже успели забыть о том, что случилось во время посещения Фридрихом II его царственного двоюродного брата и кузины? Ах! бедный малютка, король! Никогда не забуду я его печальной мины. Впрочем, он красив, только уж чересчур гладко причесан; но выражение глаз очень мягкое. Строен, как высокая молоденькая девушка, одетая в белый генеральский мундир! Но все же он был смешон — это да. Эти вздохи, вылетавшие из груди, взгляды, доходившие прямо до сердца, все атрибуты немецкого жениха, который напрасно ожидает в условленный час свою Гретхен или Шарлотту, чтобы идти с ней гулять под липами. В день отъезда, случилось даже нечто худшее. Клянусь, я едва смогла удержаться от смеха, когда увидела слезы на его глазах; он не решался тронуться с места, растерянно смотрел по сторонам, не выпускал ее рук из своих, точно Lubin в комедии. Ну, можно ли себе представить нечто подобное! Влюбиться в королеву, будучи королем! Ведь, нет возможности сохранить это в тайне. Переписка ведется через посланников; разумеется, посылают не любовные записки, а верительные грамоты; размолвки излагаются в форме протоколов, а при ссоре пишутся ультиматумы. Даже тайные свидания должны стать достоянием истории. Ведь, кому же не известно, как много шума наделали любовные похождения Клеопатры и Антония, а между тем, Клеопатра была вдова и, при том, от многих мужей. Вероятно, и ваш повелитель, король, имел такую же безумную фантазию. О! конечно, он был чересчур искренен. А так как королева добрее меня, то она пожалела его немного. И какой же скандал вышел изо всего этого! А вы еще хотите думать, что ее величество, удостоив лично принять вас, тем самым пожелает дать новый повод к различным толкам о том приключении, которое должно изгладиться из памяти, с течением времени. Никогда. Я, вот, к вашим услугам. Жалеть вам не о чем: вы почти посланница, а я, в полном смысле, посланница. Говорите же, чего желает от нее король Тюрингский?

— Выразить свои верноподданнические чувства ее величеству, — отвечал князь Фледро Шемиль, входя в роль дипломата.

— Ну, да, да, разумеется. И далее?

— Далее ничего, — еще сдержаннее проговорил он.

Едва удерживаясь от смеха, она вся дрожала, точно марионетка, когда ее разом дернут за все шнурки.

— О! Да какой же вы скрытный! — сказала она, наконец. — Сразу видно, ученик старой школы — быть всегда настороже, говорить односложно. Настоящий Талейран! «Старая песня», как выражаются мелкие журналисты. Берите-ка лучше с меня пример: говорю много, а не скажу ничего.

Он молчал.

— Но, — продолжала она, с комично-серьезным видом, — вероятно, то, чего требует ваш король, слишком серьезно? А между тем, он не похож на Дон-Жуана и ничем не напоминает того из своих предков, который готов был лишиться всего из-за любви к какой-нибудь красотке, танцевавшей почти без одежды в театре Порт-сен-Мартена. Знаете анекдот о Фридрихе I-м? Говорят, что святой Петр, увидев его входящим в рай, закричал: «Вот идет король Фридрих — скорей запирайте одиннадцать тысяч дев!» Но, ведь, ваш король очень сдержан, и когда он входит, то нет надобности прятать молодых девушек. В нем более сходства с Фридрихом Савойским, который умер в Палестине от излишней скромности: он не хотел допустить, чтобы его раздела племянница одного сарацина. Скажите, неужели правда, что ваш король никогда не входит в ту залу, где находятся портреты красивейших женщин, собранные дедом его с официальных балов, он исчезает, садится на лошадь и уезжает в горы к своей кормилице, с ужасом рассказывая о том, что ему пришлось видеть голые женские шеи и руки? Это очень забавно! Однако, вы должны сильно скучать в обществе такого короля, в Нонненбурге. Это не двор, а монастырь какой-то! Да есть монастыри, в которых живут гораздо веселее. Поговаривают, будто он отказывается от женитьбы, чем сильно огорчена эрцгерцогиня Аизи. Бедная крошка, я знала ее еще малюткой. Как немка, она была бы не дурна. Вам, конечно, не пришлось бы иметь в ней блестящую королеву, но король нашел бы себе б хорошую жену. Да, почему бы ему не жениться на ней? Уж не вмешаться ли мне в дело сватовства? Нет, он этого не захочет, я знаю. Из-за своего каприза, ему придется остаться лишь вечным поклонником музыки. Меня вовсе не пугает его любовь к королеве: это не более, как нежность, мечты. Он увлекся ее величеством потому только, что она недоступна, божественна, недостижима. Да, я понимаю, именно, так. Вы, следовательно, можете сказать мне, чего он желает. Быть может, одного милостивого слова, какой-нибудь ленточки, которую она надевала? Да, разумеется, он удовлетворился бы этим.

— Итак, я не буду иметь чести видеть королеву? — спросил, помолчав Фледро-Шемиль.

Она ответила сухо:

— Нет.

Тогда он решился заговорить:

— Король Фридрих сильно желал иметь портрет королевы и поручил ему, князю Фледро, секретному поверенному, просить у королевы ее портрет,

— Портрет? — с изумлением воскликнула графиня, — Разве у него нет ее портрета? Но, ведь, портрет можно купить везде. Таков уж обычай. Его выставляют за витрины рядом с портретом каждой знаменитой наездницы из цирка. Чего только не перемешивают теперь! Наши портреты всегда находятся в дурном обществе. О! У меня несколько портретов королевы, и я вам дам их, сколько угодно.

— Мой государь готов умолять на коленях о том, чтобы ее величество лично послала ему свой портрет.

Она сделала озабоченную мину, напоминавшую кукол с серьезным лицом.

— Это невозможно, князь Фледро! Положительно невозможно. Такая милость могла бы компрометировать ее величество. За кого же вы нас принимаете? Мне кажется, ваш добродетельный король очень дерзок! Как мог он позволить себе даже говорить о подобных вещах! А! Правда; тогда мы были неосторожны и чересчур снисходительны. Такова была мода. И потом, тогда мы пили вино, и никто не обращал внимания на расточаемые и подмеченные кем-либо улыбки. Теперь же мы стали солиднее. Тогда мы развлекались болтовней с какой-то толстушкой, которая пела «Медвежью пастушку» на дворцовых празднествах; слишком декольтировались, желая популяризировать, свою красоту. И вообще, делали много подобных глупостей. Но то время миновало. Теперь мы строги, держимся с достоинством и стали ханжами; занимаемся высокими идеями, говорим о политике, пока нас причесывают. Ведь нужно же подумать о будущем династии. Нас сильно тревожат республиканцы. Вы не читаете журналов? Катастрофа была бы неизбежна, если б не принимали мер. Мы следим за собой, потому чти на нас, смотрят все. Ездим в лес, но розы уже срезаны. И потом, заметьте, нам от тридцати до сорока лет. Не мне — а ей! Почти, ведь, матроны. Наш портрет! Быть может, в бальном платье, и просвечивающее? А! Да он вовсе не целомудрен, ваш король Фридрих II! Сожалею об этом и поздравляю вас; что-то вы с ним поделаете! Однако, не рассчитывайте вовсе на портрет. Прежде всего, я этого не желаю. Я не дала бы ему даже своего, если б он его попросил.