Его изумительный поцелуй - Тереза Медейрос Страница 4

— Ни одна женщина не стоит того, чтобы за нее умереть.

С таким девизом Эштону Берку удалось оставаться в живых в течение более чем девяти лет. За это время он научился увертываться от смертельных штыковых ударов, защищая интересы своей страны в Бирме. Стал увереннее держаться на ногах, когда продирался с помощью мачете в джунглях Индии, где воздух был таким тяжелым и густым, что казалось, будто это питон душит человека, выдавливая воздух из его легких до последней капли. Научился бесконечно долго скакать верхом по пустыням Северной Африки, когда его преследовали по пятам племена бедуинов, жаждущих его крови за каждый антикварный предмет, который ему удалось высвободить из их жадных рук.

К сожалению, у стрелкового отряда было иное мнение. Как и у разъяренного мужа, приказавшего казнить его.

Эштон взглянул на дюжину заряженных мушкетов, и ему вспомнились черные, как полночь, волосы, каскадом ниспадавшие по плечам, от которых пахло жасмином и миррой, манящие карие глаза, обведенные сурьмой, чтобы подчеркнуть их экзотический разрез, и соблазнительные губы, цветом напоминавшие корицу, а на вкус похожие на мед и спелые плоды померанцевого дерева.

Возможно, и стрелковый отряд, и муж были правы. Возможно, некоторые женщины действительно заслуживали того, чтобы умирать за них.

Но по иронии судьбы, подняв глаза к яростному солнцу пустыни, он увидел не эти экзотические глаза и соблазнительные губы. А вспомнил глаза цвета весеннего клевера и очертания верхней алой губы, такой же искушающе полной, как нижняя.

Запах тоже был другой. Чистый и нежный аромат ландыша, предвещающий близкую весну после последнего зимнего снегопада. Запах, который он категорически запрещал себе вспоминать, добровольно отправившись в ссылку. Это был запах Англии, запах дома… и ее аромат.

Он провел почти десять лет, тщательно избегая даже мысли о ней, но эта мысль, кажется, только и ждала того момента, когда он окажется беззащитным.

Губы его дрогнули в насмешливой улыбке, что заставило исполнителей его казни, ожидавших команды «Пли!», занервничать. Его репутация мастера дерзких побегов, очевидно, опередила его появление. По правде говоря, он сейчас не впервые встретился лицом к лицу со смертью. И, черт побери, даже перед расстрельным отрядом стоял не впервые.

Гортанный голос скомандовал что-то, звук одновременно взведенных курков дюжины мушкетов вывел его из мечтательного состояния.

Похоже, что ему даже не предложат покурить в последний раз и не дадут шанса примириться с Создателем. Он умрет здесь, в Марокко, как чужак, и некому будет даже уронить слезу, когда весть о его бесславной гибели дойдет до Англии. Его родители, конечно, будут разочарованы тем, что сын не оправдал их надежд, а его старший брат отнесется к скандалу со своим обычным стоицизмом.

А что будет с ней?

Будет ли она потрясена или выразит вежливое соболезнование, а потом всплакнет украдкой? Будет ли просыпаться по ночам, сожалея обо всех упущенных возможностях, обо всех волшебных мгновениях, обо всех ночах, которые они уже никогда не проведут вместе?

Эш фыркнул. Она скорее спляшет лихую джигу на его могиле, чем проронит хоть слезинку, оплакивая его. Он расправил плечи и вскинул голову, собираясь с духом перед смертью.

Барабаны начали отбивать дробь, оповещая о том, что настали последние секунды его жизни.

Эш затаил дыхание, ожидая услышать команду, которая положит конец непристойной шутке, называемой жизнью.

А услышал возбужденные голоса, звуки короткой, но ожесточенной драки, топот сапог целого полка, врывающегося во двор, где его собирались расстрелять.

Послышались возмущенные крики арабов, недовольных прерванной экзекуцией. Арабский он понимал отлично. Однако до его слуха долетели также слова на королевском английском языке, которого он очень давно не слышал. Почувствовав, что больше не находится в центре внимания, он принялся распутывать веревки, стянувшие его руки за спиной. Когда шум голосов усилился, он почувствовал, как возрождается то, с чем он распрощался задолго до этого момента.

Надежда.

Кто-то, крепко выругавшись на гортанном арабском языке, перешел после этого на ломаный английский и сказал:

— Кто вы такой и почему врываетесь в мой дом со своими нечестивыми псами и оскверняете его своим присутствием?

Его отчаянные попытки освободиться увенчались наконец успехом, и веревки упали с запястий Эша. Только было он поднял руки, чтобы сорвать с глаз повязку, как услышал голос, который узнал бы где угодно. Он был все такой же решительный, как и тогда, когда приказывал его игрушечным военным кораблям капитулировать, пригрозив в противном случае потопить всю флотилию в ванне.

Эш сорвал повязку с глаз и был совершенно ошеломлен, обнаружив, что смотрит в холодные серые глаза, так же хорошо знакомые ему, как и собственные янтарные.

Его спаситель медленно произнес ледяным тоном, особенно резко контрастирующим с марокканской жарой: