Дикий мед - Энн Мэйджер Страница 4

Она не плакала, но чувствовалось, что с усилием сдерживала себя. Джошуа теперь едва ли отдавал себе отчет в происходящем: он привлек ее, стал утешать — такого он себе никогда не позволял.

— Да, трудно, — шептала она сбивчиво, касаясь щекой его воротника. Через тонкий шелк рубашки чувствовалось ее теплое дыхание. — Понимаете, если он умрет, виновата буду только я!

— Что?

— Это из-за меня у него случился приступ. Я чуждалась его многие годы и вот сегодня вернулась домой. Он разговаривал по телефону. Взглянул и заметил меня. С ним случился удар, он упал.

Я.., я пыталась спасти его. Я пыталась вытащить его из бассейна.

Джошуа нервно моргнул, вспомнив ее измученный голос по телефону, свое жестокосердие.

— Поэтому вы простыли и дрожите?

От все еще влажного полотенца исходил еле уловимый запах хлорина. Она обвиняла себя в том, в чем виноват был он. В его скрипучем голосе отразилось неподдельное сострадание:

— Сесилия, вы напрасно вините себя.

— Вы не знаете! Он страшно огорчился, когда меня увидел. А для меня каждая встреча с ним мучение. — Теперь ее голос звучал печальнее, будто от воспоминаний детства оставалась у нее такая же горечь. — Боюсь, у него на меня никогда не хватало времени. Вот почему я негодовала на него, особенно после того, как он развелся с матерью.

Отец женился на другой. Мой брат покинул дом, а я пыталась во всем перечить ему.

— Все в прошлом.

Сесилия, казалось, его не слышала.

— Они сказали, что применят какие-то артериальные шарики или сразу станут готовить к операции на сердце. Я уже говорила, он всегда отличался силой и твердостью характера. Дома мы называли его железным мужчиной.

— Да-а. — Согласие прозвучало уныло.

— Теперь же он может умереть в любую минуту.

Ведь только что чертыхался в телефонную трубку, а лишь увидел меня — и сразу сдал. Вот как бывает — все мы носим суровые маски, а под ними — ранимость.

— Не все носят маски, голубушка.

Она вся задрожала, и Джошуа сильнее прижал ее к себе.

— Я убила его, — шептала она, а слезы катились по щекам.

— Нет, не вы. — Нерешительно Джошуа обнял другой рукой ее сотрясаемое рыданиями тело; при этом он заметил, что она не такая уж полная, как казалось. У нее была безупречная фигурка, а полнил ее этот несуразный костюм.

Чувствовалась упругость тела, тонкость талии.

Ему стало необыкновенно хорошо, он даже представить себе не мог — как.

Уже много лет ему не приходилось никого утешать; женщины, с которыми он сталкивался, в этом не нуждались. Его не трогала даже ранимость Хитер, его дочери-подростка.

Оттого, что он прижимал ее к себе, душа смягчалась до появления какого-то чувства боли. Как тогда, когда они ожидали в приемном отделении больницы и ему хотелось, чтобы мать заключила его в объятия, но она сама была раздавлена охватившим ее горем.

Женщина продолжала рыдать, уткнувшись в его плечо, но тут по громкоговорителю вызвали дежурного реаниматолога. Она съежилась, прислушалась, отстранилась, взглянула на него и залилась краской.

— Я.., я не знаю, зачем наговорила вам все это, — шептала она, испытывая неловкость.

— Думаю, вам нужно было высказаться.

— Простите. — Краска смущения стала гуще. — Я знаю, что вы его друг, но, пожалуйста, не рассказывайте… — Она еще больше отстранилась. Он решительно встал.

Черт! Он вел себя как незрелый юнец. Да что это с ним происходит? Она — дочь Уатта. Этого достаточно, чтобы ее ненавидеть.

Но он не испытывал чувства ненависти. Может, оттого, что она совсем не похожа на отца. Такое мягкосердечие, печальное простое лицо, незамысловатая одежда… Она совсем не прекрасна, не элегантна, но в ней есть что-то неподдельное. Ее отец — пройдоха, как и он, Джошуа Камерон.

Раздвижные двери распахнулись, и дежурная вплыла в комнату для ожидавших.

— Мисс Уатт, ваша мать воспользовалась другим выходом. Вы можете повидать вашего отца. Он крепко спит и не узнает о том, что вы приходили.

Странные слова…

Хани смущенно улыбнулась, выражая благодарность дежурной сестре.

— Спасибо.

— Только побыстрее. Если врач вас застанет, я потеряю работу.

Хани обернулась к Джошуа.

— И вас благодарю.., за вашу доброту.

Опять Джошуа удивился тому, что ее внимание оказалось для него столь приятным. Он едва ли мог припомнить, когда его так сердечно благодарили.

Может, потому, что он сам не отвечал на доброе расположение.

Сесилия Уатт не стала бы его благодарить, если бы знала правду.

Джошуа сжал ее ладонь и почувствовал ответное пожатие. Эти маленькие, мягкие пальчики излучали тепло.

— Сэр, я могу вам помочь? — быстроглазая дежурная прожигала его взглядом. — Сэр?

— Нет, — еле выдохнул он и расправил плечи. — Я зайду позднее.

— Я скажу отцу, что вы приходили, Джошуа.

— Да, конечно. — Джошуа уже не знал, как выкрутиться и что ответить. Он уже не чаял, как избавиться от них обеих.

Джошуа пронесся через коридоры, будто его преследовала дюжина демонов. Решил спуститься по лестнице, не дожидаясь лифта, и поспешил, перепрыгивая сразу через две ступеньки. Но вдруг остановился: опять воспоминания, более ужасные, чем раньше, пронеслись в сознании. Джошуа прислонился к стене и схватился за виски, пытаясь отогнать наваждение.

Но не помогало даже то, что глаза были открыты. Всякий раз он видел то же самое: темноволосый, нетерпеливый мальчуган трясется от волнения перед огромным столом Хантера Уатта. Он помнил вальяжную, внушающую благоговение фигуру Хантера. Помнил, как быстро благоговейный страх перерос в мальчишечью ненависть и свой отчаянный возглас: «Если бы у меня было ружье, я бы вас убил». На это последовал громыхающий смех Хантера, раздался язвительный голос, резавший без ножа, от которого хотелось одного — убежать.

«Кишка тонка, паренек. Ты такой же бесхребетный и слабый, как твой невезучий отец».

Джошуа тогда поклялся, что никогда не будет раскисать, и сдержал свой обет, но вот сегодня… сегодня вдруг сломался.

Джошуа К. Камерон сидел в баре и с ненавистью разглядывал золотистое виски, которое так хотелось выпить. Это Сесилия Уатт довела его. И надо же, чем сильнее он старался припомнить ее, тем безуспешнее: простоватое, запачканное лицо расплывалось. Ее образ неуловимо таял.

Джошуа невесело поднял глаза. И что это с ним такое? Уже многие годы он не позволял себе думать ни о чем, кроме желания заработать деньги и обрести власть, дабы воспользоваться всем этим и отомстить своим врагам.