Звезды сделаны из нас - Ида Мартин Страница 4

Судя по ужимкам и нарочито громкому гоготу, никто из них за лето не поумнел и не повзрослел.

Прищурившись, вглядываюсь в черно-белую толпу, разбавленную яркими пятнами роз, хризантем и подарочных пакетов, и наконец вижу высокую стройную фигуру Артема Клименко. Он белозубо улыбается нашей классной Татьяне Ивановне, и весь его вид — прямая спина, идеально сидящий на широких плечах пиджак, манера держаться — безошибочно указывает на наличие в венах голубых кровей.

Торжественный марш вязнет в ушах, басы отдаются болью в желудке. Поморщившись, прохожу в ржавую калитку и скрепя сердце плетусь к 11 «Б», хотя всеми фибрами души не желаю быть частью их общности.

Встаю за могучими спинами одноклассников, отрешившись от вдохновенных речей директора, рассматриваю Артема и представляю, как он оглядывается, радостно приветствует меня, и факт нашего знакомства производит в этих нестройных рядах настоящий фурор.

Яркое солнце сияет медью в темных густых волосах, длиннющие ресницы обрамляют отливающие золотом глаза — он определенно хорош... Хорош настолько, что я обнаруживаю себя с открытым ртом и бьющимся через раз сердцем.

Дергаюсь и чертыхаюсь, хотя мне не стыдно: так бы и простояла, любуясь совершенством, до скончания дней.

Мне никогда не нравились парни.

Нет, как и все девчонки, я сходила с ума по героям книг, сериалов и аниме — за их ум, чувство юмора, бесстрашие или отмороженность, но реальные представители мужского пола не вызывали никаких эмоций: ни поговорить, ни спросить совета, ни обсудить новости. Мы словно упали с разных планет.

Алина, однажды бесстыдно прочитавшая мой дневник, поставила диагноз «позднее зажигание» и, отсмеявшись, заверила, что когда-нибудь я обязательно влюблюсь и пойму, насколько была глупа в своей категоричности. С тех пор я не веду дневников.

Но в середине августа у нашего дома остановился пыхтящий фургон, здоровенные грузчики, матерясь, перенесли мебель и многочисленные коробки в соседний подъезд, и представительный дядя, руководивший процессом, рассчитался с ними наличкой.

У Бори как раз закончились пюрешки, но мама и Алина прилипли носами к окну и явно не собирались в магазин. И ни одна из них не отреагировала на просьбу закрыть за мной дверь.

Сжав в кулаке пятисотку и размахивая пустым пакетом, я сбежала по ступенькам вниз и замерла: у скамеек стоял еще один новый жилец — примерно мой ровесник — и задумчиво смотрел куда-то вверх, на кроны тополей, небо и солнце.

Парень как парень, разве что очень красивый.

Он перевел на меня взгляд, оценил мои шмотки, улыбнулся и одними губами прошептал: «Привет!».

Промычав в ответ что-то нечленораздельное, я позорно слиняла, но за душой поселился зудящий и ноющий интерес — он не отпускал, нарастал, и в какой-то момент начал неслабо пугать.

Днями напролет сидеть на подоконнике и ждать внезапно стало жизненной необходимостью. А когда парень показывался на улице и легкой походочкой спешил по своим неведомым, но явно волшебным делам, я превращалась в беспомощную муху, увязшую в сиропе.

Мы сталкивались во дворе еще трижды: каждый раз он одаривал меня широченной улыбкой, замедлял шаг, намереваясь что-то сказать, но так и не решился. Не решилась и я...

Алина, обладающая ведьминским даром считывать эмоции, расспросила молодых мамочек на детской площадке и, вернувшись с прогулки, как бы невзначай обронила, что в соседний подъезд заселилась семья из трех человек: Артем Клименко, его младший брат и мать. Что его родители развелись, и первого сентября он пойдет в мой класс.

Всю сегодняшнюю ночь, пялясь в темный потолок с отсветами фонарей, я ломала голову над этой информацией, но не определилась, что с ней делать.

Правда в том, что я изгой: в мире нет ни одной живой души, которой были бы интересны мои дела, мысли, мечты, планы.

Я не верю в любовь, дружбу и искренность, и успешно отпугиваю от себя сочувствующих: броским мэйкапом и черными шмотками поддерживая образ фрика и психопатки.

Однако мамины увещевания, что пора наконец превратиться в нормальную, положительную девочку, вдруг возымели действие: мне больше не хочется выглядеть отбитой. И выбывать из борьбы за внимание новенького, не поборовшись, я не собираюсь.

Раздаются жидкие аплодисменты, мелюзга высыпает к микрофонам и наперебой читает стихи. Артем совершенно расслабленно и чересчур мило общается с Миланой — той самой Людочкой Орловой, вместе с имиджем сменившей имя и без всякого труда убедившей всех, что теперь она другая личность, — что-то коротко шепчет ей на ухо, и она заливается обворожительным смехом.

Иголка болезненной досады вонзается в бок.

«У меня для тебя плохие новости... Она явно не понимает твои шутки, а смеется, потому что ты такой... такой...»

Едва сдерживаюсь, чтобы не дернуть его за рукав, но отказываюсь от дурацкой идеи. Прошлый учебный год закончился эпичной дракой с Миланой, и я не знаю, что она выкинет, обнаружив мое присутствие.

Татьяна Ивановна по-матерински похлопывает Артема по спине, кивает и тот, кивнув в ответ, скрывается в толпе. А потом раздается нежный звон колокольчика, и мой новоиспеченный одноклассник появляется на площадке с нарядной первоклашкой на плече.

— Вот, мальчишки, берите пример с Артема. Только перешел к нам, а уже удостоился такой чести... Еще бы: активист и спортсмен! Одерживал победы и занимал призовые места в областных и общероссийских соревнованиях! — Татьяна благоговейно улыбается и дрогнувшим пальцем поправляет оправу очков, умолчав, однако, что отец новенького, оставшийся в другом городе, занимает высокий пост и частенько мелькает в газетных статьях.

Если бы девчонку нес на плече кто-то типа меня или Авдеева, страдающего паническими атаками, его бы заприкалывали и сделали героем мемов, но сейчас даже юморист Бобров захлопнул варежку и следит за каждым шагом Артема с нескрываемым восхищением.

Солнце прячется за тучей, ледяной ветер насквозь пронизывает тонкую ткань блузки. Не хватает верной косухи, ее надежности и тепла, а полустертые воспоминания вспыхивают особенно ярко.

Когда-то давно, еще в детском саду, я побывала на школьной линейке Алины и была сражена этим действом — прямым как струна старшеклассником, маленькой феей на его руках и вниманием, обращенным на них со всех сторон. Именно тогда у меня единственный раз в жизни появилась заветная мечта: вознесясь над толпой, позвонить в медный, украшенный ленточкой колокольчик.

Мама сказала, что такую привилегию нужно заслужить, и я усердно училась в нулевке — читала на время, тянула руку, рвалась к доске. Но что-то пошло не так, и в свой первый День знаний я, запрокинув голову, с тоской и обидой наблюдала за другой, более достойной счастливицей — Людочкой Орловой...

Примерно тогда я и заподозрила, что мир несправедлив, и с такими вот сияющими субъектами нас разделяет пропасть.

Доставшее всех мероприятие подходит к концу, Артем под бурные овации возвращается к классу, и всех нас строем проводят в храм науки. Плетусь в хвосте колонны и осматриваюсь: стены в коридоре приобрели тоскливый серый оттенок, резкий запах краски застревает в носу, и, пожалуй, больше здесь ничего не изменилось.