Пуговицы и ярость - Пенелопа Скай Страница 4

– Ты возьмешь то, что я тебе дам!

Я сорвал с нее ткань, обнажив задорные, стоящие торчком сиськи. И немедленно зарылся лицом в долину наслаждений между ними, облизывая ее.

Она вцепилась мне в плечи и оттолкнула:

– Нет, за это мне нужно больше твоих пуговиц!

Я замялся, так как не понял, что ей действительно надо. Думать в тот момент я мог только о том, что у нее было между ног.

– Это за что за «это»?

– За то, что подороже.

О, к ней вернулось желание выйти на свободу! К ней вернулся ее нрав, огонь, то, что делало ее настоящей фурией. Она снова была в игре и готова была сражаться на равных со мной.

– Я могу дать тебе кое-что за двадцать пуговичек… Но не знаю, потянешь ли ты это?

– Потяну.

В ее глазах не было ни тени сомнения. Она явно решилась не отступать и отринула всякий страх. Она была готова. Готова делать то, что я ей предложу, и как можно скорее.

– Ну, тогда я покажу тебе…

Мы поднялись на верхний этаж и вошли в мою заветную комнату. Комната располагалась в правом крыле дома, изолированная от других помещений. Там можно было орать сколько угодно, но никто из домочадцев все равно ничего не услышал бы. Впрочем, Ларс догадывался о моих пристрастиях, но вряд ли мог представить себе, чем я занимаюсь на самом деле.

Я опустил кожаные ремни, что свисали с потолка, и повернулся к ней. Мне хотелось видеть ее реакцию.

Перл посмотрела на конструкцию безучастно.

– Я подвешу тебя к потолку. Затем я отстегаю тебя.

При этой мысли мой член немедленно встал. Я хотел услышать, как она кричит. Я хотел видеть рубцы на ее коже. А потом вые*ать.

Она подошла ближе и внимательно оглядела ремни.

– Ну что ж.

И никакого страха в голосе. Вероятно, после Боунса она уже ничего не боялась. А может быть, она не боялась меня.

– Ты уверена?

Она кивнула.

Я принялся за дело, чувствуя, как мой член рвется из штанов. Двадцать пуговиц стоили дела. Я сорвал с нее платье и бросил на пол. На теле остались лишь трусы. Я сорвал и их и стал целовать ее во все места. Мой рот жаждал ее гладкой кожи, которая скоро должна была покрыться рубцами от моих плетей.

Я жадно облобызал ее плечи, а затем стал пред нею на колени и углубился в пространство меж ее ног. Язык мой нежнейше прошелся по всем укромным местам.

Как только мои губы коснулись ее влагалища, она шумно задышала. Затем я почувствовал, как ее ноги стиснули мои плечи, и до моего слуха донесся ее едва слышный стон. Ей явно доставляло удовольствие прикосновение к ее клитору моего тугого языка.

Более терпеть я был не в силах. Мне хотелось избить ее, излупить всю. Мне хотелось затолкать эту несгибаемую женщину в намеченные мною границы. Хотелось ощутить сопротивление ее тела, но без звука ударов.

Я сложил ей руки над головой и затянул ее запястья ремнем. Грудью я прижался к ее спине – так мне больше нравилось. Прежде чем подвесить ее, я с наслаждением оглядел изгибы ее тела. Бог наградил ее великолепной спиной, совершенной задницей и тонкой, словно перемычка у песочных часов, талией. На коже до сих пор оставались почти зажившие следы от прошлых побоев, но я рассчитывал скрыть их ударами своей плетки.

– Кодовое слово – «шнурок».

Она могла произнести его, когда станет невмоготу. Но я надеялся, что она не будет делать этого.

– Скажи!

– Шнурок…

Тогда я повернул ее лицом к себе и поцеловал. Поцелуй был крепок, я использовал и язык, и зубы. После этого я чмокнул ее зад и отошел. Я нащупал веревку и приподнял на несколько дюймов над полом – чтобы потом с удовольствием ее вые*ать. Зафиксировав ее таким образом, я взялся за плетку.

Глядя на ее зад, я чувствовал, как растет мой х*й.

– Ты готова, Пуговица?

Теперь я и не умел называть ее как-то иначе. Прозвище приросло к ней, словно смазанное клеем, и мне это нравилось. Даже в игровой комнате это звучало хорошо.

– Да.

– Что «да»?

Она промолчала – назло мне.

– Ты должна говорить: «Да, хозяин»!

До этого я не заставлял ее произносить такие слова. Я не заставлял ее признать, что она вся принадлежит мне. Да, ее тело было в моей власти, но не ее дух. И вот эта ее непреклонность заводила меня еще больше.

– Ты никогда не станешь мне хозяином.

Тут я изо всех сил вытянул ее плеткой, от плеча до бедра.

Она вздрогнула, когда язык плетки цапнул ее за кожу. От удара тело ее чуть повернулось, подвешенное на ремне.

– Что ты сказала?

Я заглянул ей в глаза – ни слезинки.

– Ты мне не хозяин.

И я ударил ее снова.

На этот раз она даже не шелохнулась. Из презрения ко мне.

Мое уважение к ней возрастало, равно, как и желание обладать ею. Ни одна женщина до нее, будучи в этой комнате, не могла сдержать крика. Никто еще не выказывал столь горделивого презрения, терпя жуткую боль. Все ломались. Все, кроме нее.

Я снова взмахнул плеткой:

– Я тебя поломаю!

И молчание в ответ.

Я ударил ее еще три раза подряд. Я бил ее по заду и по ногам. Кожа заметно покраснела.

Больше сдерживаться я был не в силах. Я превратился в дикое, плотоядное животное. Х*й мой сочился в предвкушении эякуляции, я жаждал вонзить его ей в пи*ду. Мне уже не хотелось ее лупцевать. Все, что мне было нужно, – трахнуть ее.

Я отбросил плетку и сорвал с себя штаны с трусами. Если бы я не мог ее отыметь, мои яйца взорвались бы. Х*й мой буквально тянулся к ней – если бы он мог издавать звуки, то, вероятно, орал бы в тот момент благим матом.

Я развернул ее лицом к себе и закинул ее ноги себе за спину. Коснувшись пальцами ее влагалища, я почувствовал, как сильно она намокла. Да, она ждала меня, истекая от желания. Видно, ее также возбуждала боль, как и меня удары по ее телу.

Я притиснул ее к себе, прижимаясь к ее коже. Так как руки были связаны, она могла делать лишь одно – принять меня в свое лоно.

Легким движением я проник в нее, одновременно запечатав ее губы поцелуем. Почувствовав, как мой член раздвигает ее тело, она застонала, не отрывая своих губ от моих. Я также не мог оторваться от нее, но не целовал – ей и так было хорошо. Мой х*й наслаждался мягкой внутренностью ее лона и каждым ее стоном. Я совсем потерял голову. Меня снедала похоть. Я трахал ее изо всех моих сил, забыв даже собственное имя.

– Кроу…

Я уже не в первый раз слышал, как мое имя слетает с ее губ. Обычно она произносила его, сопровождая сексуальным стоном, вся поглощенная страстью.