Английский для миллионера - Варвара Корсарова Страница 4

Марианна решительно взялась за ручку двери, но тут услышала голоса и замерла. Подслушивать было нехорошо, но слова, что донеслись из кабинета директрисы, оглоушили ее. Марианне показалось, что ее ударили по голове тяжелым мешком.

— Элька, ну вот ты мне скажи, — доверительно произнесла Лялечкина. «Элька» — так она обратилась к элегантной и строгой директрисе. — Вот скажи, Элька, где твои мозги были, когда ты эту чернорылую к себе в школу взяла?

Черно...черноры… это она о ней так говорит. Подобное слово Марианна слышала в свой адрес лишь однажды.

— Бес попутал, — покаянно призналась директриса. — Ну что было делать, Поля? Она с красным дипломом, а у меня англичанка как раз в декрет ушла. Она молодец сначала была, старалась. Вот, проект нам выбила. Губки бантиком, глазки горят… пионерка-активистка. Кто ж знал, что так выйдет? Твой-то что говорит?

— А что он говорит? Марианна то, Марианна се! Козззел, — Лялечкина сочно добавила еще одно слово, то, которое комитет образования строго-настрого запрещал использовать. — Сидит, пялится на ее фотки. А на днях с другом поддал. Я на кухне была, слышала, как он о ней соловьем разливался. Знаешь, что сказал? Я бы, говорит, трахнул эту мулатку. Ссскотина! Слушай, а у нее кто из родни негр — мать или отец?

— Отец, — сообщила директриса сочувственно. — Мать ее по молодости в Москве училась, ну и спуталась со студентом из Африки. Тот ее бросил с приплодом. Она дочку родила и родне сплавила. Теперь ее мать в Москве наукой занимается, а Марианна у бабки всю жизнь жила.

— Смотри, Элька, если она останется, школа от меня денег больше ни копейки не получит. Я предупредила. Без обид, Элька, сама понимаешь.

— Я понимаю, Поля, не переживай. Уйдет она. Со мной связываться не станет.

— Хорошо бы совсем из города уехала.

— Уедет, Поля. Я ей посоветую к бабке вернуться, в область. Сделаю так, что Марианну ни в одну школу у нас в городе не возьмут. Кому это надо, чтобы отцы и старшеклассники на нее слюни пускали…

Марианна тихо отошла от двери и упала на стул. Она чувствовала себя так, как будто ее вываляли в грязи.

Как могло такое случиться? Как мог тихий, робкий муж Лялечкиной, отец ее ученицы, говорить о ней… вот так?

Марианна привыкла, что ее внешность вызывает любопытство и недоумение. Тут вам не столица. Такие, как она – редкость в провинциальном русском городе.

Она вовсе не была жгучей брюнеткой. У нее кожа цвета кофе с молоком, где молока куда больше, чем кофе, а волосы цвета жженой карамели, волнистые и очень жесткие. Настоящие африканские волосы, одно мучение за ними ухаживать. Нос тонкий, а вот губы нерусские, пухлые. В детстве знакомые умилялись, называли арапчонком, а Марианна мечтала о белокурых локонах и голубых глазах, и коже белой-белой, как пломбир, что продавали в поселковом магазине.

Но когда вошла в подростковый возраст, все изменилось. Что было удивительно: подростки редко любят свое отражение в зеркале. Но Марианна проснулась однажды утром и поняла, как здорово быть не такой, как все. Она часами крутилась у зеркала, наряжалась в яркие тряпки, заплетала косицы. Ей нравилось, что даже среди зимы, когда все кругом серо-белое и блеклое, она дышит зноем и тропиками.

Взрослые самолюбования не одобрили. Бабушка не на шутку встревожилась. Крепко ругалась, приказала выкинуть яркие заколки и брючки с модными дырками и заплатками, вручила Марианне серые свитерки и унылые юбки. Читала нотации, строго говорила о приличиях и том, что девушка – особенно такая, как Марианна – должна быть скромной, а то о ней подумают разное нехорошее. Редко наезжавшая в гости мать хмурилась и поддакивала. О подростковом бунте пришлось забыть, огорчать родных Марианна не любила. Она считала, что и мать, и бабушка ее стыдятся, хоть и стараются этого не показывать. Непохожая на всех дочь и внучка – напоминание о том, что не должно было случиться, но случилось.

Однако Марианнину необычность серыми свитерочками было не замаскировать. Люди относились к ней по-разному, чаще дружелюбно, с нескрываемым любопытством – в ответ на ее дружелюбие и жизнерадостность. Лишь один раз ее оскорбили из-за ее цвета кожи, причем это был вовсе не посторонний человек.

То, что она только что услышала в кабинете директрисы… невозможно представить.

Ей было мучительно стыдно и горько, а слезы уже не держались в глазах и обильно катились по щекам. Марианне хотелось убежать домой, забраться с головой под одеяло и никогда, никогда не выходить на улицу и никого не видеть.

Она дрожащей рукой вытянула из пачки на столе секретарши чистый листок, взяла ручку и начала писать заявление об уходе — образец уже лежал на столе, директриса подготовилась заранее...