Под шепот океана - Барбара Ханней Страница 4

Она посмотрела на него своими аквамариновыми глазами, обрамленными темными ресницами:

– Ты помнишь тот день, когда я приехала к тебе в университет?

– Конечно.

– В тот день я планировала сказать тебе о своей беременности.

– Но ты ничего мне не сказала. Ни слова. – Гас с трудом сохранял самообладание. – Почему?

Фрейя опустила глаза.

– Сейчас по прошествии стольких лет это трудно объяснить. Я только знаю, что тогда была молодой и незрелой. Университетская атмосфера напугала меня.

Ветер растрепал ей волосы, и она убрала за уши упавшие на лицо пряди.

– Путь до Брисбена оказался для меня настоящим испытанием. До этого я никогда не уезжала так далеко от дома. Мне пришлось встать в четыре утра. Я страдала от утренней тошноты. В поезде из-за тряски она усилилась. Потом я ехала на автобусе. Когда я добралась до университета, и он показался мне... э-э...

– Устрашающим?

– Да. Таким большим и величественным. Все эти огромные здания из песчаника с колоннами словно давили на меня.

Гас кивнул. Он мог себе представить, что почувствовала девчонка из тихого прибрежного городка, впервые оказавшись в крупном городе. Сейчас, оглядываясь назад, он также понимал, что, вполне возможно, был недостаточно чутким по отношению к ней.

Фрейя надула губы.

– Я предупредила тебя заранее о своем приезде, поэтому думала, что ты пропустишь лекцию, чтобы со мной встретиться. Но мне пришлось ждать целую вечность, когда ты выйдешь из аудитории. Когда ты наконец появился, тебя окружала толпа поклонниц.

При воспоминании об этом Гас покраснел:

– Насчет толпы ты, конечно, преувеличиваешь. Кроме меня, там были и другие парни.

В ответ на это Фрейя издала резкий смешок:

– Полагаю, я была наивной, но для меня было большим потрясением обнаружить, что ты так сильно изменился за столь короткое время. В конце концов, мы не виделись всего шесть недель.

– Но ведь я определенно не мог измениться за такой короткий срок.

Она подняла руки ладонями вверх:

– Поверь мне, Гас, ты был совсем другим. Таким важным. Ты был в восторге от университетской жизни. Без умолку болтал о лекциях, преподавателях и своих планах на будущее. Каких-то шесть недель, и ты уже был готов в одиночку броситься на помощь странам третьего мира.

Понимая, что она права, Гас тяжело сглотнул.

– Твои однокашницы были такими высокомерными. В модных джинсах, увешанные дорогими украшениями, с безупречными волосами и макияжем. Меня возмутило то, с каким пренебрежением они на меня смотрели.

– Уверен, что все было не так.

Фрейя раздраженно закатила глаза:

– Они ясно дали мне понять, что я не имею права находиться рядом с тобой.

Гас помнил, что в тот день она выглядела как хиппи семидесятых годов. На ней был свободный сарафан из батика, коричневые кожаные сандалии и ножной браслет с бубенчиками.

Тогда ему понравился ее внешний вид. В конце концов, это была Фрейя. Но ему следовало догадаться, как неловко она себя чувствовала рядом со всеми этими модно одетыми городскими девушками. Несомненно, они могли посылать ей скрытые сигналы, которые мужчина был неспособен уловить.

Почему он не был к ней внимательнее? Не защитил свою подругу?

Сейчас все это уже не имело смысла. Он был перед ней виноват. И все же ей следовало сказать ему о ребенке.

– Как ты смогла забеременеть? Мы же с тобой предохранялись.

Одна ее бровь изогнулась дугой.

– Если помнишь, ты не был специалистом по использованию предохраняющих средств.

Гас выругался себе под нос. Его щеки загорелись, и он уставился на горизонт, где остатки солнечного света растворялись в темнеющей воде.

– Если бы ты мне сказала, Фрейя, если бы дала мне шанс, я бы исполнил свой долг.

– Я в этом не сомневаюсь. – Ее пальцы начали теребить плененные ручки сумочки. – Но ты мне говорил, что в ближайшие лет десять-пятнадцать не хочешь иметь детей.

– Это не означало... – Поморщившись, Гас покачал головой.

– Я не хотела, чтобы ты относился к нам с ребенком как к своей ответственности. Я хотела, чтобы мы были для тебя чем-то большим, Гас, но, увидев тебя в тот день, потеряла всю свою уверенность. Я знала, на какие жертвы тебе пришлось бы пойти ради ребенка. Твой отец возлагал на тебя большие надежды. У тебя было много планов, и появление ребенка нарушило бы их все.

– Я бы что-нибудь придумал.

Фрейя заглянула ему в глаза:

– Будь честным с самим собой. Твои родители специально вернулись в Брисбен, чтобы поддерживать тебя во время обучения в университете. Ты их старший сын, их гордость, они прочили тебе блестящее будущее. Они бы никогда тебя не простили, откажись ты от этого будущего ради меня и ребенка. Что бы чувствовал ты сам, если бы тебе пришлось бросить учебу, чтобы содержать семью?

– Я не знаю, – мрачно произнес Гас. – Мне не дали возможности это выяснить.

Прошло много времени, прежде чем Фрейя мягко сказала:

– Хорошо. Полагаю, мы договорились, что я тогда приняла неверное решение. – Она опустила голову, но Гас раньше заметил слезы, выступившие на ее глазах. – Я уже говорила, что мне жаль. Иногда мы совершаем ошибки, исходя из лучших побуждений.

Тяжело вздохнув, Гас подумал, было ли это решение отчасти продиктовано страхом перед его властными родителями. По иронии судьбы, окончив университет, он отказался от руководящей должности, которую приготовил для него отец, и, движимый высокими идеями, отправился в Африку помогать нуждающимся.

Следующие девять лет он работал на благо людей из стран третьего мира. Подумать только, все это время у него в родной Австралии был сын, который в нем нуждался.

При мысли об этом ему хотелось кричать от гнева, отчаяния и жалости к самому себе. Что стоят все его попытки спасти мир, если он ничего не сделал ради благополучия своего собственного сына?

Ужаснее всего было то, что Фрейя пыталась сказать ему о ребенке. Она обратилась к нему за помощью в трудную минуту, а он, вместо того чтобы стать ее рыцарем в сверкающих доспехах, подвел ее.

В тот день Гас устоял перед искушением затащить Фрейю в свою комнату в общежитии и заняться с ней любовью. Вместо этого он пригласил ее в дорогой ресторан с видом на Брисбен-Ривер. Во время обеда она была напряжена.

Сейчас, оглядываясь назад, он видел, что был слишком опьянен университетской жизнью и без умолку говорил о своих впечатлениях, не дав Фрейе возможности вставить хотя бы слово. Как ему ни стыдно было это признавать, он испытывал чувство облегчения, когда сажал ее на поезд до Шугар-Бей.