Несгибаемый - Марина Агекян Страница 4

Маркиз Ричмондский задумчиво посмотрел на Клэр.

— А ведь верно, я не раз слышал о том, как искусно ты играешь на фортепьяно, но никогда не слышал твоей игры.

Клэр стало неловко от его изучающего взгляда. Маркиз был добрым и веселым человеком, но и могущественным лордом, перед которым благоговели и тряслись от страха многие в Парламенте. Впрочем, как и от ее отца.

— Милорд, — кивнула Клэр, продолжая улыбаться, — буду счастлива как-нибудь сыграть вам, когда вы приедете к нам в гости.

Маркиз Ричмондский выпрямился, опустив бокал.

— А почему бы не сделать этого сейчас?

Клэр замерла.

— Сейчас?

Она огляделась, без слов давая понять, что сегодня не место и не время для этого, ведь был музыкальный вечер графини Девон, которая приходилась сестрой маркизу Ричмондскому, и сыграть на фортепьяно после того, как вечер закончился, было бы вопиющим проявление неучтивости. Но оглядевшись, Клэр обнаружила, что в комнате, кроме маркиза и ее отца, а также ее матушки и Клиффорда, которые тихо о чем-то разговаривали, стоя в другом конце комнаты, никого не было, а большие двери были прикрыты.

Маркиз Ричмондский, преисполненный своими словами, воодушевленно кивнул.

— Конечно, моя милая. Уверен, моя сестра завладела вниманием всех своих гостей и нашла им достойное занятие. Большинство вышли прогуляться по саду или сидят в уютных гостиных и обсуждают пение мадам Лэфрой, так что здесь нас никто не услышит. Что скажешь?

Желание маркиза услышать ее игру немного смутила Клэр, но она знала, что он сам любит музыку и имеет потрясающе красивый белый рояль, настроенный так искусно, что одно его звучание можно было сравнить с небесными звуками. Она часто играла на нём, когда гостила у маркиза, но он всегда бывал занят или его не было дома, так что действительно не слышал ее игры.

Расправив плечи, Клэр снова улыбнулась маркизу.

— Дядя Джордж, почту за честь сыграть для вас.

Улыбка маркиза стала шире. Он был необычайно красивым мужчиной, и даже седина не портила его обаяния.

— Что решишь продемонстрировать мне? Признайся, что любишь играть Россини, Моцарта или Шуберта, я угадал? Все в восторге от Серенады Шуберта Лебединая песня.

Клер всегда восхищало то, что ей приписывали высокопарные увлечения, но ее забавляло то, что никто не мог угадать ее истинных предпочтений. Она медленно покачала головой.

— Нет, дядя Джордж, вы не правы. Я, конечно, люблю исполнять серенаду Шуберта, особенно когда об этом просит папа, но это не самое мое любимое произведение.

Отец Клэр рассмеялся, а маркиз Ричмондский внимательно посмотрел на нее.

— Ты меня удивляешь, дитя мое. И что же ты любишь играть больше всего?

Маркиз Куинсберри махнул рукой.

— Ни за что не угадаешь, Джордж. У моей Клэр необычный вкус.

Светло-голубые глаза маркиза засверкали любопытством.

— Ну, надо же, такая юная, но с особой глубиной. Вся в отца, нужно признать, верно, Грегори?

Отец Клэр снова рассмеялся и дружески похлопал друга по плечу.

— У тебя сегодня необычайно хорошее настроение. Вероятно, музыка так подействовала на тебя. — Он вдруг посерьезнел и тише добавил: — Я рад этому, мой друг. Тебе полезно испытать немного счастья.

Клэр озадаченно посмотрела на отца, и только тут заметила, каким напряженным и усталым выглядел маркиз Ричмондский, который мягко кивнул и снова посмотрел на нее.

— И чтобы мое впечатление от этого вечера стало незабываем, предлагаю тебе, Клэр, немедленно сыграть свою любимую композицию, иначе я умру от любопытства.

Смилостивишься над ним, Клэр решила больше не томить его в неизвестности.

— Я не допущу этого, дядя Джордж, потому что больше всего я люблю играть Бетховена.

— Клэр просто одержима его Лунной сонатой, — вставил маркиз Куинсберри.

Маркиз Ричмонд был поражен.

— Удивительно, — после недолгой паузы заговорил он, нахмурившись. — Почему именно этот глухой безумец?

— Меня восхищает его жажда сочинять даже тогда, когда он перестал слышать. И даже надевая свою странную железную конструкцию на плечи, благодаря которой он собирал звуки так, чтобы расслышать собственную игру, он мог творить. Он боролся со своим недугом и сочинял до самой смерти. Как может такая немыслимая борьба с самим собой, а порой и с создателем, не внушать благоговейного трепета и восхищения?

— Удивительные вещи вы говорите, юная леди, — медленно проговорил маркиз, задумчиво глядя на Клэр. — Удивительные вещи, достойные юного дарования. Сыграй мне, дитя мое.

Клэр сделала шаг назад и присела в легком реверансе:

— С удовольствием, дядя Джордж.

Она направилась к красивому инструменту, наполненная предвкушением того, что должно было произойти, поэтому не расслышала слов отца, когда тот заговорил, глядя ей вслед:

— Клэр было шестнадцать, когда пять лет назад пришла весть о том, что умер Бетховен. До этого она упрашивала меня отвезти ее в Вену, чтобы она смогла присутствовать на одном из его концертов и хоть бы краем глаза увидеть его. Но потом… Она заплакала, когда увидела новость в газете, можешь себе такое представить?

Маркиз так же изучающе смотрел на Клэр, когда тише произнес:

— Не знал, что твоя дочь превратилась в такое очаровательное и мудрое создание. Почему она до сих пор не замужем?

Грегори покачал головой и вздохнул:

— Ты не представляешь, скольких ухажеров мне пришлось осадить и отправить восвояси. Большинство из них не были достойны даже стоять рядом с ней.

Джордж хмуро повернул голову к другу.

— Отцовские чувства в тебе взыграли? Не можешь найти достойного для нее?

Лицо Грегори оставалось серьезным, когда он ответил:

— Клэр — особенная, она тонкое, глубокое создание, которое может постичь все тайны вселенной, если только захочет. Я не хочу, чтобы какой-нибудь проходимец погасил в ней эту жажду жизни.

Переведя взгляд на молодую красавицу, маркиз Ричмондский кивнул:

— Ты прав, мой друг. Не позволяй, чтобы эта жажда угасла в ней. — Сделав наконец глоток из своего бокала, он неожиданно спросил: — Сколько ей лет?

— Двадцать один.

— Это ее третий сезон?

— С математикой у тебя никогда не было проблем, Джордж, — с улыбкой молвил Грегори, глядя на то, как дочь садится за красивый большой инструмент и готовится играть. В полной тишине они ожидали игру Клэр, но вспомнив о чем-то, маркиз Куинсберри тихо спросил: — Как Эрик?

Лицо маркиза Ричмонда потемнело, а потом побледнело. Он так крепко сжал бокал, что стекло чуть не треснуло. Заметив перемену в друге, Грегори обернулся к нему. Но маркиз так и не смог ничего сказать. Он лишь покачал головой и снова сделал глоток. Большой, болезненный. И вновь сосредоточился на Клэр, следя за грациозными движениям молодой красавицы, в которую превратилась дочь его лучшего друга. Которая сейчас садилась за фортепьяно, чтобы исполнить одно из самых необычных произведений Бетховена, которое он сочинил для Джульетты Гвиччарди. Соната, которую не любил сам автор, но которую обожал весь мир.