Шоколадная вилла - Мария Николаи Страница 4

Штутгарт, особняк семьи фон Браун, однажды вечером в марте 1903 года

Зеленая жидкость соблазнительно светилась. В каждом из трех чашеобразных хрустальных бокалов, стоявших на столе, отражался абсент, и при сумеречном свете догорающих свечей создавалась неповторимая атмосфера французского heure verte.

Таким же непринужденным было и настроение троих молодых мужчин, собравшихся этим вечером, чтобы соблюсти довольно недешевый ритуал, который уже много лет объединял их.

Первую бутылку вермута привез Эдгар Нольд из поездки в Париж, находясь под впечатлением от той холеной небрежности, с которой французы проводят свою церемонию под названием «Зеленый час». С тех пор его чувственная натура сдалась перед шармом травяного напитка, наслаждение от которого обещало не только наличие приличной доли хмеля. Каждый раз его охватывало ощущение некоего парения над предметами, уносившее прочь гнев и огорчения. А их было немало: все его мысли и переживания были только о том, что его живопись не пользовалась успехом. Если бы только ему не было так сложно переносить на полотно естественные пейзажи или писать портреты. И то и другое пользовалось спросом и хорошо оплачивалось среди уважаемых семей Штутгарта, однако его талант заключался не в банальном изображении действительности и не в создании зеркальных изображений самовлюбленной элиты, которые бы выгодно смотрелись. Вместо этого он уже некоторое время занимался изысканными узорами и замысловатыми цветочными мотивами, которые выглядели жизнерадостно и легко, а не громоздко и напыщенно. Разумеется, что деньги таким образом ему не удавалось заработать, однако Эдгар верил в свой талант. Несколько раз он бывал в Мюнхене, где как раз сформировалось новое поколение художников, там он встретил единомышленников и попытался устроиться в «Югенд» иллюстратором. Этот журнал появился еще семь лет назад и стал достаточно популярным. Эдгара очень задел тот факт, что ему вежливо, однако недвусмысленно отказали: его картины слишком старомодны. Нольд больше ничего не понимал: для Штутгарта он был слишком современен, для Мюнхена – слишком консервативен.

Затем несколько месяцев назад его вновь занесло во французскую столицу. Его отец очень неохотно оплатил ему билеты и оскорбительно упрекнул Эдгара в том, что тот в свои почти двадцать восемь лет зависит от его пособий. Однако именно эта поездка стала тем самым решающим пазлом, Эдгар наконец отчетливо увидел свое будущее. Во время многочисленных прогулок по Парижу он изучал рекламные плакаты, которые повсюду были развешены на стенах и на столбах для объявлений и рекламировали все, что угодно, – сигары или ликер, специальные магазины товаров для мужчин, книжные магазины, оперу, театры или развлекательные заведения, такие как «Мулен Руж». В магазинах художественных изделий он увидел плакаты прошлых лет и был очарован упрощенным языком форм Анри де Тулуз-Лотрека и красочными эскизами Жюля Шере.

Когда спустя несколько напряженных дней Эдгар вернулся домой, то принял решение: он будет заниматься плакатной живописью и оформлением упаковок. Между тем к нему в руки попал экземпляр книги Бруно Фольгера «Учебник современной предпринимательской пропаганды». С тех пор он пытался копировать иллюстрации из этой книги и развивать свой собственный стиль, в надежде стать на ноги в области рекламы и, наконец, покончить с финансовыми трудностями. Рано или поздно должен был случиться прорыв.

Тихое дребезжание прервало грустные мысли Эдгара и вернуло его к действительности.

Он быстро провел рукой по светло-коричневым локонам и посмотрел на Макса, сидящего рядом с ним. Тот как раз положил серебряную ложечку с прорезью на один из бокалов и разместил на ней кусочек сахара.

Они знали друг друга с пеленок – сыновья состоятельных предпринимателей, чьи семьи с давних лет были дружны. Макс – наследник успешного хозяина машиностроительной фабрики Эбингера, Альбрехт фон Браун – потомок влиятельного в то время банкира в Штутгарте, и он сам – художник и представитель богемы, чей отец, с унизительным непониманием относившийся к художественным амбициям своего сына, владел переживавшим с недавних пор не лучшие времена мыловаренным заводом.

Макс подмигнул ему.

Эдгар также подвинул к себе бокал и ложку для абсента и взял кусочек сахара. Самое время для мужчин поподтрунивать друг над другом, чтобы снять напряжение.

– Ну что, Эбингер, я слышал, ты скоро сможешь получить наследство своего старика? – спросил он своего друга и поставил серебряную ложку таким же образом, как и тот прежде.

– Разве что лет через сто!

– Да ладно. Может, через пятьдесят?

– Довольно уже, Нольд, – обратился добряк Альбрехт, который так же, как и все, занимался своим реквизитом для абсента. – Мы же все знаем, что Макс ничего не смыслит в вязальных машинах. И что старик, так или иначе, покинет фабрику не раньше, чем уйдет в могилу.

– Ты мог бы хорошо устроиться, Эбингер, – сказал Эдгар. – Поставь себе письменный стол и продолжай дело своего старика. А ты тем временем не устаешь резвиться со служанками Штутгарта.

– Да он не в себе, – сказал Альбрехт и подвинул свой приготовленный бокал под один из четырех металлических кранов стеклянного абсентного фонтана, стоявшего в центре стола.

– И уже давно! – иронично ответил Макс.

– Тогда тебе следует подумать о том, чтобы попытать счастья в Берлине или в Мюнхене. Там сочные, дерзкие и безотказные девушки.

– Я поеду в Италию, – сказал Макс.

– Ради девочек? – переспросил Альбрехт, действительно удивившись.

– Разумеется, ради девочек! – с ноткой сарказма парировал Макс.

– Это и правда уже интересно, Эбингер, – воскликнул Эдгар. – Италия. Твой старик тебя отпустит?

– Это мое решение, не его.

– И как долго ты будешь путешествовать?

– Еще не знаю. Несколько недель, может быть, несколько месяцев.

Эдгар одобрительно присвистнул.

– Смотри-ка, а я и не знал. Твой отец как раз всем рассказывает, что ты займешься делами предприятия. Ни о какой длительной поездке и речи не было.

– Он еще ничего об этом не знает.

Альбрехт удивленно хмыкнул, пока Макс пододвигал свой бокал под абсентный фонтан и аккуратно открывал один из маленьких краников.

Ледяная вода медленно капала на кусочек сахара и стекала сквозь отверстия серебряной ложечки в стоящий внизу бокал с высокопроцентным абсентом. Затем в бокал вставлялась ложка, которая и превращала исходный зеленоватый цвет травяного напитка в молочно-белую жидкость.

– Зеленая фея просыпается! – восторженно выкрикнул Альбрехт. – Она определенно очень красивая, и она точно женщина, Эбингер. Это уж точно твоя стихия!