Библиотека потерянных вещей - Лора Тейлор Нейми Страница 4

Хотя мама иногда пила, она не была настоящей алкоголичкой. Просто, если оставались деньги на выпивку, она частенько перебарщивала. Пройденные сеансы психотерапии и профессиональный анализ давали основания утверждать, что маме не нужна была выпивка сама по себе, как это бывает у настоящих алкоголиков. У мамы не было необходимости регулярно впадать в алкогольное забытье. Она злоупотребляла вещами. И они губили наш дом.

– Я очень сожалею. Дарси, малыш, ты же знаешь.

– Да, знаю.

– Почитай мне, – попросила она, когда я добралась до бутылки из-под водки. – Хоть немного.

Напившись, мама всегда просила меня почитать вслух. Но только напившись. Уже десять лет она воспринимала книги – их вид, ритм повествования, – лишь когда ее мозг был в затуманенном, горячечном состоянии. А ведь английский был маминой специализацией, и это мама научила меня в три года читать.

Книг поблизости не было, ни одной в этой части дома. У мамы на то были свои причины. Но мне, чтобы почитать ей, не нужно было брать книгу в руки. Я знала достаточно всего наизусть для того, чтобы почитать маме вслух. В голове у меня было настоящее хранилище страниц и отрывков.

– Чего бы тебе хотелось сегодня?

– Что-нибудь из «Эммы».

Дарси Джейн Уэллс. Мама часто просила Джейн Остин, а потом, проснувшись поутру с похмельем, вспоминала, что терпеть не может книги.

Я же их обожала. Текст «Эммы» стоял у меня перед глазами, четкий, как на фото. Закрыв глаза, я смотрела на строчки будто через лупу – явление, которого так никто и не смог объяснить. А тем более я сама. С самого детского сада мой мозг был как банк историй. Я читала, читала и запоминала.

Глубоко вздохнув, я стала читать одну из самых моих любимых частей «Эммы». «За разговором они подошли к карете; она стояла наготове, и Эмма рот не успела открыть, как он уже подсадил ее туда. Он неверно истолковал чувства, которые не давали ей повернуться к нему лицом, сковывали язык» ^[3]. Я нагнулась и подняла второй стул.

– «На себя, одну себя она сердилась, глубокая жалость и стыд владели ею».

Продолжая, я вылила оставшуюся водку в раковину, но пустую бутылку выбрасывать не стала. Мама вспомнит про нее и обязательно спросит. И расстроится, если бутылки не будет. Поэтому я поставила бутылку под раковину, где уже стояли двадцать других, тоже из-под алкоголя, и в голове у меня звучал мамин голос: «Когда-нибудь из них получатся симпатичные вазы для цветов».

Как же подступиться к кошмару с разбитыми тарелками? Вытащив мусорное ведро, я начала с крупных осколков.

– «Он уже отошел, – продолжала я, – лошади тронули. Она продолжала смотреть ему в спину, но он не оглянулся, и скоро – казалось, они не ехали, а летели – карета уже была на полпути к подножию, и все осталось позади. Эмму душила невыразимая и почти нескрываемая досада».

Маму стало клонить в сон, веки сомкнулись. Я бросилась и подхватила ее, чтобы она не упала и не поранилась об осколки. Глотая подступающие слезы, я продолжала:

– «Как никогда в жизни, изнемогала она от волненья, сожаленья, стыда».

Я убрала с маминого лица влажные пряди волос. Мы походили друг на друга не только сложением: у нас обеих была светлая кожа с розовым подтоном и золотисто-каштановые волосы с красноватым отливом. Не настолько ярким для того, чтобы назвать нас рыжими. Но достаточно заметным: Марисоль считала цвет наших волос необыкновенным и утверждала, что такой оттенок – настоящее цветоколдовство. Мамины волосы были все одной длины, до подбородка. Я носила градуированную стрижку до плеч. Я никогда не стремилась походить на эту женщину. Но, кроме меня, у нее никого не было – никого, кто уложил бы ее в постель, где она уснет до рассвета.

Мне удалось поднять ее со стула и обхватить одной рукой. Мама была такой тяжелой, что мне казалось, будто я держу несколько человек. Зажмурившись, я шепотом дочитала отрывок из «Эммы» до конца:

– «Его слова потрясли ее. Он сказал правду, отрицать было бесполезно. Она в душе сама это знала».

На заключительных словах я почувствовала, что мне уже не так тяжело. Я резко открыла глаза и с удивлением не только увидела, но и ощутила, что с левой стороны маму поддерживает Марисоль.

* * *

– Надо было макияж ей снять, – сказала Марисоль, когда мы обе уже валялись на моей кровати, лежа на животе.

Дыхание подруги пахло арбузной жвачкой. Десять минут назад мы закончили убираться на кухне и наводить порядок в квартире – ну, насколько это возможно в доме накопителя.

– Никому нельзя пренебрегать уходом за кожей, – добавила подруга.

– Ей сейчас лучше поспать. Подумаешь, один раз обойдется без своего очищающего средства «Чистка и обновление», – возразила я. Марисоль открыла было рот, но промолчала. – А что? Подруга повела плечом:

– Я вот все удивляюсь. Ее внешность… Работа…

– То есть как так вышло, что дом превратился в свалку из-за ее постоянных покупок и при этом она сама не похожа на неряху? – Ну, типа, да.

Это Марисоль верно подметила. Некоторые накопители опускались до такой степени, что даже не соблюдали элементарной личной гигиены. Мама же была стильной накопительницей: животных не подбирала и объедков на кухонной стойке не оставляла. Чтобы постоянно тратить деньги, их надо зарабатывать. Поэтому Тереза Уэллс ежедневно выходила из дома в опрятной модной одежде и шла на работу в универмаг «Мэйсиз», где возглавляла торговое представительство фирмы «Элиза Б. Косметикс». Ухоженные волосы, скулы подчеркнуты румянами «Пылкий пион», на глазах – дымчатые тени. Ни подруги с работы, ни частные клиенты не знали о ее тайне. Им, наверное, такое даже в голову не приходило.

– Ладно хоть не забывает мне домой косметику приносить, – сухо заметила я.

– Иметь – одно, а вот пользоваться – другое.

По мнению Марисоль, привычный мне блеск для губ «Элиза Б.» и тушь для ресниц – это лишь первые тридцать секунд макияжа. Подруга чуть сползла с кровати на пол и залезла в сумку.

– Нам нужен шоколад. Уже целый час, как нужен.

Она вытащила два шоколадно-ореховых батончика с карамелью, которые называла гранолой. С удовольствием взяв один, я разорвала упаковку.

Перед тем как откусить от своего батончика, Марисоль вытащила изо рта арбузную жвачку и прилепила ее на облегавший ее запястье золотой браслет. Подруга купила его, когда это было в моде, и с тех пор носила не снимая. Она часто использовала браслет именно так. Я эту манеру терпеть не могла.

– Казалось бы, со временем я должна была бы привыкнуть к… к… – Я указала на розовый комок на ее браслете. – Вот к этому.

– Я развернула жвачку, наверное, меньше чем за минуту до того, как решила, что мы проголодались. Тут еще жевать и жевать.