Питерская принцесса - Елена Колина Страница 39

В Бобином техническом институте ни одной барышне не пришло бы в голову так выглядеть, и новая, обернутая в странные тряпочки, бренчащая цепочками Маша в ярких колготках лишь стала уже невыносимо особенной в Бобиных глазах. А вот дома начались скандалы.

– Мама, это такой стиль! – объясняла Маша. – Я не буду одеваться как «синенькая юбочка, ленточка в косе, кто не знает Любочку, Любу знают все».

Аня раздражалась. Что случилось с чистенькой нарядной девочкой?

– К синей юбке специально, чтобы я в обморок упала, напялила красные колготки! – пожаловалась она Аллочке. – А ты еще шьешь ей что-то... Кстати, Аллочка... ты не ушьешь мне серую юбку... Я немного похудела...

– Давай, я домой возьму... С тебя пять рублей.

Аня удивленно на нее посмотрела. Аллочка давно уже подрабатывала шитьем, перешивала Маше наряды из бабушкиного сундука. Юрий Сергеевич не позволял платить Алле, потому что друзьям не платят... незаметно, время от времени, оставлял в вазочке на серванте большую сумму. И работы на пять минут, только прострочить...

– Конечно, на вот. – Аня протянула пятерку.

Не иначе как назло матери Маша носила теперь длинные, почти до пола, мешковатые юбки из разных кусков. Иногда на юбке полыхала яркая полоска ситца, иногда из-под подола торчало кружево нижней юбки. Она сама извлекала из бабы-Симиных сундуков старые, пожелтевшие кружева, какие-то древние меховые кусочки к свитерам пришивала.

Аллочка перешила Маше Бабушкино бархатное платье. Перешитое платье, синее с кружевным воротничком, считалось самым ценным в новом Машином гардеробе. Маша еще от себя сшила кружевной платочек, кокетливо выпускала его из кармашка на груди.

Дочь выглядела теперь как старая барыня на вате, вечно обернута в какие-то старые тряпки и тряпочки. И всегда на ней поверх этих тряпок еще что-то вязаное, то ли полосатый шарфик, то ли немыслимая жилеточка, то ли просто тряпочка с помойки. Болтались тряпочные косички, звенели металлические цепочки и браслеты, которые Маша называла «бренчалки». Аня подарила ей на день рождения сумку, доставала, переплачивала. Маша сказала «спасибо» и ни разу не взяла. Сшила мешок, проделала к мешку старую заколку и сплела цветную косичку.

Аня смотрела на Машу и думала: «Неужели это моя дочь?» Вся бренчит, звенит, как старый негр. То ли хиппи, то ли цыганка, нищенка. Толстые полосатые вязаные гольфы – полоска желтая, полоска черная. Баба Сима удивлялась, но вязала. Сверху могла быть то ли бесформенная вязаная кофта, то ли старая скатерть. Черное солдатское пальто до полу загребало по лужам. Бархатное платье от Берты Семеновны, сверху деревенская шаль от бабы Симы. Немыслимо! Кое-где на старой деревенской шали были дырочки.

– Чем смешнее, тем лучше! – объясняла Маша с таким гордым видом, будто одна знала важную тайну – как следует выглядеть, как правильно наряжаться.

Удивительно, но свекровь, Берта Семеновна, все это одобряла. Ей лишь бы Маша отличалась от всех. От нормальных людей. Для непосвященного взгляда Маша одевалась странно, как городская сумасшедшая. А для мухинского взгляда – сразу было видно, что своя. А своей стать хотелось больше всего, хотя бы с помощью одежды. И правда, относиться к ней стали иначе.

Новая, взрослая, Машина сексуальная жизнь по-прежнему протекала в Нининой кровати, но протекала нерадостно. Во время блиц-сексуальных действий на лекциях счастливый пик возникал у Маши почти мгновенно, достаточно было одного интимного прикосновения. А вот «по-настоящему» никак не получалось. Маша так хотела стать правильной подругой Антону, что еще на улице начинала настраиваться, стараться.

Пока Нина преданно наваривала тщательные овощные супы на коммунальной кухне и, нарезая мелкими кубиками морковку, воображала, что ее подруга Маша парит на счастливом облаке, Маша с Антоном большей частью ссорились. Вернее, ссорился Антон, а Маша гордо не понимала. Раз уж она рядом с Антоном и он может наконец доводить все до положенного конца, то это уже ВСЕ. Непонятно, чем он недоволен и чего от нее требует. Он тянул к себе то ее руку, то ногу, то голову. Маша пугалась, подчинялась неохотно, не знала, чего именно он от нее требует... Иногда начиналось недовольством и заканчивалось ссорой, а иногда заводили прямо с размолвки.

– Ты меня не любишь, не стараешься, не хочешь, не... не... не... – Список Антоновых претензий был большой и иногда доходил до «а вот другие женщины...».

Так они и исполняли свою обязательную программу – полюбили друг друга, поссорились, выпили с Ниной чаю...

Случалось, конечно же, и иначе – быстро, нежно и горячо. Но вот что всегда бывало одинаково – Машино возбуждение нарастало до определенного момента и резко обрушивалось в страх. Словно она поднималась в горку, и вдруг оказывалось, что это не вершина. Да и не горка. И вообще неизвестно, зачем она туда отправилась.

Антон ее скованность чувствовал, надувался, как маленький.

– У тебя был оргазм? – придирчиво наклонялся над ней Антон с выражением лица «Кто с тобой работает?».

Склонившись, Антон будто поклевывал ее слегка горбатым носом, наплывал широкими, чуть сутулыми плечами... Маша любовалась, таяла и пугалась. Смотрела честными глазами, кивала:

– Да был же, был!

В определенном смысле это было правдой, потому что в его присутствии у нее был постоянный оргазм чувств. А в том смысле, что имел в виду Антон, – неправда. А правильно обмануть Антона она не умела, потому что ее секундный пик на лекциях пока еще не научил ее обманывать.

– Ничего у тебя не было, врешь, – расстроенно бормотал Антон и непременно хотел попробовать еще раз.

Но у Маши опять ничего не выходило. Теперь она думала, что точно не получится, а Нина уже давно «сварила суп» и мечтает завладеть своей комнатой, и наверху ждет Бабушка...

Иногда все заканчивалось нежностью, а иногда Антон злился, говорил мрачно:

– У всех получается кончить, кроме тебя.

– Ты просто ищешь повод ко мне придраться. Если бы не это, нашел бы что-то другое, – защищалась Маша.

У кого это у всех?!

Чем больше старалась, тем выходило хуже. И Маша наконец сообразила, что надо сделать. Спросить у Бобы, вот что. Боба, свой, толстый, уютный, как завалявшаяся в кармане сливочная тянучка, был все же мужчиной.

Маша с Бобой сидели на скамейке в Румянцевском садике, шептались.

– Здесь окрашено, – соврал Боба подошедшей к ним женщине.

Женщина пожала плечами и демонстративно-плотно уселась рядом с ними. Боба с Машей сблизили головы и опять принялись шептаться.

– У нас с Антоном не все в порядке... – шелестела Маша.

Такое ощущение Боба испытывал в раннем детстве. Никогда не помнил, а сейчас вдруг осенило мгновенно – было. Уже было такое. Когда мама принесла Гарика из роддома, развернула и замерла, залюбовалась, а Боба стоял ненужный, никудышный, как барахло какое-то. И на душе скребла обида, как «дворники» по лобовому стеклу – раз-раз, раз-раз. Конечно, он не думал, что Маша с этим своим... Антоном, что они только целуются, он, Боба, не маленький мальчик, но... Вообще-то Боба совсем об этом не думал, как не думал никогда, что Маша-принцесса ходит, к примеру, в туалет.