Тайники души - Линн Остин Страница 39

– Конечно, лапочка! Как я уже говорила, я просто мастер-брадобрей!

Судя по молчанию Гейба, склонившего голову над тарелкой, он так же мечтал быть побритым, как и Королева Эстер с Арабеллой! Придется его заставить.

– Я как-то видела спектакль «Дикарь с Борнео», – не сдавалась я, – так вот, герой и наполовину не был таким волосатым, как вы. Вы и постричь сможете, тетя Батти?

– Да, конечно! Что там сложного? Вжик-вжик – и готово! – Тетя пальцами изобразила ножницы.

Гейб пригладил волосы, словно не желая с ними расставаться.

– Э-м-м, знаете…

– И сегодня хороший день для того, чтобы принять ванну! – добавила я. – Емкость на плите полна горячей воды! Почему бы ею не воспользоваться?

– А можно мы посмотрим, как вы будете брить мистера Арфи? – спросил Джимми.

Я по-прежнему стояла, облокотившись на дверную раму, и дети втроем тянули меня за руку, как в игре «Падает лондонский мост».

Я тут же сладко улыбнулась:

– Вы же не против, Гейб, если детки посмотрят?

Он попался, к тому же знал это.

– Наверное, нет.

Тетя Батти ухватила Джимми за космы и шутя притворилась, будто хочет их отрезать.

– Может быть, потренироваться на тебе, пока мистер Арфи заканчивает ужинать?

– Не-а… мама говорит, что гостям всегда нужно уступать, – ответил Джимми, извиваясь в руках тети Батти.

– Ну и ладно! Так, мальчики, а ну-ка покажите мне, где ваш папочка хранил принадлежности для бритья?

– Я вам все принесу, – решила я.

Бритвенные принадлежности Сэма по-прежнему лежали в ящике умывального столика в кухне. Над ним висело зеркало в крашеной, потрескавшейся от времени деревянной раме.

Открывая ящик, я вспомнила, как Сэм брился каждое утро и запах мыла распространялся по всей кухне.

Когда погода налаживалась, муж выносил столик на заднее крыльцо, легко, как пушинку, поднимая его, и брился на свежем воздухе.

Иногда Сэм в шутку наносил немного пены на щечки Джимми, брал его на руки, чтобы мальчик видел себя в зеркало, и позволял ему бриться ложкой. Джимми и Люк обожали наблюдать за тем, как отец точит бритву о кожаный ремень. Однажды малыш Люк сказал, что скрип бритвы по ремню напоминает ему звук, который издает лошадь, жадно пьющая воду, и мы с Сэмом рассмеялись.

Мальчики никогда не узнали, что их дед использовал именно этот кожаный ремень, чтобы бить своих старших сыновей, когда они были детьми. Однажды ночью в темноте нашей спальни Сэм прошептал мне об этом. Он крепко обнял меня и сказал, что всегда ненавидел этот ремень, зажатый в отцовской руке. Его старшему брату Мэтью доставалось больше всех. Вспоминая об этом, силач Сэм дрожал и клялся никогда не бить ремнем своих сыновей.

Я вдохнула запах кружки. Она пахла мылом. Пахла Сэмом. Я вспомнила, как тетя Батти хотела удержать в коттедже лимонный запах Уолтера, и пожалела, что не любила мужа так, как она Уолтера. Вместо этого я использовала Сэма, чтобы получить то, что хотела. Использовала его так же, как Фрэнк Уайатт намеревался использовать тетю Батти. Я была ничем не лучше него!

Я собрала бритвенные принадлежности Сэма, взяла полотенце, ножницы и вернулась в комнату Гейба. Он закончил ужинать.

– Парикмахерская тети Батти вновь открыта! – провозгласила тетя, пока мы помогали Гейбу встать и сесть на стул.

Мужчина все еще был слаб и дрожал от малейшего усилия.

Тетя обвязала его шею полотенцем и начала стричь, во время работы болтая без умолку.

Когда она закончила и была готова приступить к бритью, я принесла таз с теплой водой, поставила его Гейбу на колени и стала рядом, наготове, вдруг тетя случайно его зарежет.

Но тетушка, подтверждая свои слова, справлялась на удивление хорошо: на лице Гейба не выступило ни одной капли крови, и волосы ему она отлично постригла. Затем тетя Батти протянула гостю ручное зеркало и расческу, чтобы он посмотрел на себя и причесался, как ему нравится.

– Спасибо, – сказал он, проведя рукой по голому подбородку. – Теперь я вновь похож на самого себя!

Вид мужчины, появившегося на свет после всех этих процедур, оказался для меня огромным сюрпризом!

У меня было такое чувство, словно я наблюдала за превращением гусеницы в бабочку.

У Гейба было вытянутое, овальное лицо с сильной, квадратной челюстью, но без глубокой ямочки на подбородке – отличительной черты мужчин из рода Уайатт.

Он был не таким зрелым, как я думала, наоборот, на удивление молодым, чуть больше тридцати. Возраста Мэтью Уайатта…

Его волнистые темно-каштановые волосы, возможно, были такими же, как у Тэда Бартлетта, а высокий лоб и изогнутые брови – как у Лидии Фаулер.

– Какой вы красавец без этой шерсти! – воскликнула тетя Батти. – Прилично оденьтесь, и сойдете за джентльмена!

– Но сначала мистеру Арфи следует принять ванну! – напомнила я ей. – Думаю, не нужно заставлять его подниматься на второй этаж, мы с мальчиками можем принести сюда старое медное корыто и наполнить его. Затем все выйдут и мы оставим мистера Арфи одного. Это и вас касается! – сказала я, сгоняя Жмурку и кошек, прикорнувших на кровати.

– Вы сможете сами залезть в ванну и выбраться из нее? – спросила я.

– Постараюсь…

Теперь, после бритья, было гораздо легче заметить, что он покраснел.

Я едва дождалась, пока тетя Батти выйдет из комнаты Гейба, чтобы спросить у нее, узнала ли она его.

– Вы отлично побрили гостя, – говорила я, пока мы наполняли ведра теплой водой, а мальчики носили их в спальню Гейба. – Теперь мистер Арфи выглядит совершенно по-другому, правда?

– Как свежеостриженная овца!

– Он не кажется вам знакомым, тетя Батти? – спросила я.

Женщина на мгновение задумалась, и я затаила дыхание.

– Да… теперь, когда ты спросила… да, он напоминает мне молодого Роберта Ли ^[21], известного генерала. Ли был красивым мужчиной, правда? Даже если и воевал на стороне противника.

Я раздраженно выдохнула.

– Я имела в виду… видите ли… не замечаете ли вы фамильного сходства?

– Не могу сказать, лапочка. Я же не знакома с семьей мистера Арфи.

Пришлось сказать напрямик.

– Хорошенько присмотритесь, тетя, разве это не Мэтью Уайатт?

– Мэтью?! Не глупи, лапочка! Его зовут Гавриил Арфи! Он писатель из Ч-и-к-а-г-о! – Тетя произносила слова медленно и четко, будто я была слабоумной. – Мэтью был на той страшной войне.