Все дело в платье - Татьяна Веденская Страница 39

– Мы не собираемся жениться! – в сотый раз повторила Маша. – Во всяком случае, пока.

– Но почему? Я так и не поняла почему. Ты говоришь, что ты не хочешь торопить события, но я не понимаю почему. Я слышу слова, но смысла у них нет. Может, ты мне что-то недоговариваешь? Он все-таки отказывается? Между прочим, я тебя предупреждала, что мужчины не готовы жениться на девушках, которые и так совершенно доступны.

– Мама! – воскликнула Маша, покраснев от этих простых и таких жестоких в своей нелепой правдивости слов. Она доступна? Да, она совершенно доступна для Николая Гончарова. Но если он будет готов оставить ее из-за этого, пусть так и будет. Потому что тогда все пустое и не имеет никакого значения. Меньше всего Маша собиралась ловить Гончарова в ловушку собственной неприступности, потерянной девственности или в какую-то еще. Она просто хотела просыпаться с ним рядом. Хотела быть там же, где и сейчас, следующей весной, когда листья возродятся вновь, и их поселок, вырастающий прямо на глазах, зазеленеет снова подрастающими кленами и липами.

– Что, «мама»? Ну вот что ты от меня хочешь? Зачем я вообще должна знакомиться с его родителями, если вы не собираетесь жениться и даже не живете вместе! По твоим словам, ночевать где-то по шесть раз в неделю – это не жить? Что мне с тобой делать! – Татьяна Ивановна всплеснула руками и бросила непослушную сережку на стол. Она ненавидела наряжаться, как и многие в ее профессии – с годами срастаешься с белым халатом, с шапочкой, отменяющей необходимость в какой бы то ни было прическе, со стетоскопом, заменяющим бриллиантовое колье.

– Я просто не хочу, чтобы мы женились так быстро. Ты же сама говорила, что я его совсем не знаю, и что нам не следует жениться вот так, с бухты-барахты.

– Я говорила? Не помню! – пожала плечами мама.

– Говорила, – упрямо повторила Маша, поднимая сережку. Она помогла маме надеть их – старинные, еще бабушкины, папиной мамы, с изумрудами, сережки были тяжелыми, но очень шли Татьяне Ивановне, придавая ей какой-то особенный лоск – на старинный манер. – Красота.

– Ну, значит, я сказала тебе ерунду. Эх, Маша, Маша. Ты у меня всегда была максималисткой. Женитесь, раз уж так.

– Можно, мы сначала просто поужинаем? – спросила Маша, внутренне содрогаясь от предстоящего вечера. Папа уже ждал их обеих, невозмутимо читая «Неврологический вестник». Его спокойствие только еще больше завело Татьяну Ивановну.

– Андрей! – воскликнула она тем самым, не предвещавшим ничего хорошего тоном. – Ты бы не мог хоть немного мне помочь и обуться самостоятельно? Почему я всегда должна напоминать тебе обо всем?

– Я не знаю, – пожал плечами папа, сохраняя спокойствие. – Вероятно, ты уверена, что, если не напомнить мне надеть ботинки, я пойду по улице босым. В одних носках, так ты считаешь, вероятно.

– Папа, не надо, – взмолилась Маша, пугаясь одной перспективы того, что родители примутся ворчать друг на друга.

– А почему я не еду? – вылетел из комнаты Сашка, младшенький, и Маша закатила глаза.

– Да, Машенька, почему мы должны оставлять Сашу одного? Почему не взять его с собой? В конце концов, твой Николай приведет же свою сестру! – возмутилась мама.

– Мама, да потому что! – теперь Маша была на грани полноценной паники. – Сашка притащит какую-нибудь гадость, чтобы подложить Коле на тарелку. Как тогда, когда Коля у нас обедал.

– Я только хотел его повеселить, – парировал Саша невозмутимо.

– Повеселить? Что именно ты считаешь веселым: то, что пластмассовый таракан вообще плавает в супе, или то, как Коля подавился им? – Маша сузила глаза и почти шипела. Этот эпизод был возмутителен, в кои-то веки Маша решилась последовать маминым настояниям и привести Николая в дом снова – и тут же была «награждена» за это. Мама отвернулась и поджала губы.

– Все равно, оставлять Сашу одного я не хочу.

– Ему тринадцать! Он вполне может посидеть дома один В ТРИНАДЦАТЬ ЛЕТ!!! – вспылила Маша. – Мне в тринадцать вообще приходилось его из садика забирать!

– Я ничего не натворю, – милостиво пообещал Сашка, хитро поглядывая на маму. – Если мне скажут пароль от WiFi.

– Чтобы ты просидел за компьютером всю ночь? Делай уроки, – попыталась было остаться непреклонной мама, но Сашка, подлец, тут же состроил такой невинный вид, что обоим родителям вовсе расхотелось его покидать. После некоторого обмена междометиями и обещаниями пароль от интернет-сети был Сашке выдан. Даже в лифте мама продолжала выкрикивать сыну инструкции и запреты, пока Андрей Владимирович не спросил с интересом, как лифтовой диспетчер должен проверить весь свет и не лить воду.

– Все шутишь! – сурово пробормотала мама и замолчала. Маша смотрела на свое отражение в лифтовом зеркале. Рыжий цвет чуть потускнел – и слава богу, хоть мама будет ее меньше пилить. Маша не стала сильно красить лицо, чтобы не выглядеть вульгарно при родителях Николая. Теплый бордовый цвет ее платья-туники смотрелся как надо: не вызывающе, но и не слишком скромно. Пай-девочка в школьной черной юбке – это было бы тоже ужасно. Интересный, необычный покрой подчеркивал Машину стройную фигуру, открывал ее ноги в плотных матовых колготках. Это платье Маше тоже купил Николай, тоже – только чтобы посмотреть, угадал ли размер, но сейчас Маша была ему искренне благодарна. На руках – французский маникюр, в руках – маленькая сумочка-клатч, в которой, собственно, почти ничего не лежало, кроме телефона, паспорта и ключей. Но сумочка была совершенно необходима, чтобы куда-то девать руки.

– А куда мы едем, кстати? – спросил отец уже после того, как все члены эпохальной «встречи на Эльбе» расселись в такси. Маша продиктовала адрес – самый центр, на Никольской улице, но ответить на вопрос отца не смогла. Николай ничего не сказал, кроме того, что это будет тихий семейный вечер в одном укромном ресторанчике. Кухня? Разная. Повар – француз, но это ничего не значит. Правда, борща не подадут, но многие другие вещи – пожалуйста. Европейская кухня, морепродукты, мясо.

Ресторан – оказавшийся одним из лучших московских – заставил Машу поежиться. Классические французские интерьеры, бежевые кожаные диванчики – натуральная кожа, тонкие подлокотники с позолотой, скатерти сияют неестественной белизной. Потолки так высоки, что невольно начинаешь задаваться вопросом, что они, хозяева ресторана, делают, чтобы почистить хрустальные кристаллы, из которых состоят роскошные люстры. Стены покрыты бежевой штукатуркой под лаком, барельефы и лепнина больше подошли бы музею античности. Среди всего этого великолепия и простора – шумные, разогретые шампанским, разодетые по моде люди, стреляющие глазками друг в друга в поисках знакомых и случайно забежавших звезд. За одним из столиков у стены Маша заметила знакомое лицо. Это был, кажется, телеведущий с одного из центральных каналов. Николая она не видела, но он был здесь. По его распоряжению ее и родителей встречал прямой, как палка, державшийся барином официант. Кто знает, сколько чаевых он получает за один вечер? Может быть, он и не олигарх, но вполне может зарабатывать больше всех врачей в маминой клинике. Не говоря уже о папиной кафедре неврологии.