Беверли-Хиллз - Пат Бут Страница 39

– Я хромаю… и что с того? А он… чем я его оскорбила?

– Он сам себя оскорбил. Выяснилось, что красавчик Хартфорд – просто свинья. – Грэхема переполняло сострадание. – Послушай меня, Паула. Все, кто здесь собрались, – не люди. Пусть у них деньги или экранный имидж – они все равно фантомы. А Роберт в одно-единственное мгновение разрушил все, что выстраивал годами, стоит это только узнать его поклонникам.

– Я больше не буду даже думать о нем, – прошептала Паула. Ее пальцы гладили ткань рубашки Грэхема с отчаянием и надеждой, как когда-то платье матери в поисках утешения от детских обид.

– И правильно, любимая моя девочка, – решился произнести Грэхем.

– Иногда мои братья подшучивали надо мною, если я вдруг начинала ковылять, но ведь они были совсем маленькие.

Грэхем весь обратился в слух. Все, что он знал о прошлом Паулы, было смутное повествование о какой-то жуткой трагедии, и ни он, ни Уинтроп не пытались копнуть поглубже.

– Я не рассказывала о своей семье, – как бы отзываясь на его мысли, продолжала Паула. Только что пережитое горе открыло какие-то шлюзы в ее душе. Ей срочно требовалось исповедаться. Голубоглазый парень, сидящий рядом с ней, был так внимателен, так безопасен – насколько она догадывалась о его отношениях с Уинти, – что ей захотелось выплеснуть на него горечь своего прошлого.

– Ты не поверишь… но все это правда.

Она начала говорить, и лицо Грэхема приблизилось к ее лицу, и его глазами, его губами и кожей впитывалось каждое произнесенное ею слово. А слова связывались во фразы, составившие короткий пересказ ее страшной биографии. Неожиданно Паула заметила странное изменение в выражении его лица. Он стиснул зубы, глаза его ввалились, и глазницы превратились в две черные дыры. Грэхем сжимал и разжимал пальцы, будто в судорогах.

Когда она закончила рассказывать, он долго не мог прийти в себя, а потом задал вопрос:

– И чем все кончилось?

– С утра пошел дождь, загасил огонь и незачем стало вызывать пожарную машину. Ну а потом соседи купили два игрушечных гробика и устроили символические похороны.

– И ты не обратилась к шерифу?

– Ты что, меня не слушал? Кому я там была нужна?

– Прости… Я просто гневаюсь, а гнев не находит выхода. Может быть, мне будет легче, если я расскажу о себе.

Он вспомнил о тех пьяных негодяях в пивных лондонского Ист-Энда, которые платили ему жалкие гроши за его красивое, юное личико и за надругательство над его телом. На эти деньги он жил и даже сумел скопить нужную сумму на переезд в вожделенную Калифорнию. Когда-то давно над ним посмеивались дешевки-кокни, девицы из баров, и на нем оставалась печать того унижения. Поэтому теперь он с величайшей осторожностью касался женской руки, опасаясь, что получит брезгливый отпор.

– Ты все понял, что я тебе рассказала? – спросила Паула, осушив слезы.

– Да, куколка! Насколько мой разум мог вместить этот ужас.

– А с тобой случалось подобное? – Ее сухие, но горячие от злобы глаза впивались в его глаза, которые он прятал от нее.

– Подобное – да, но не такое страшное.

– Значит, тебе повезло. Никто не знает, что творится у меня в голове. Я ведь способна убивать.

– Я это понял, куколка.

– Когда-нибудь я его убью.

Грэхем не спросил кого.

– Не думай об этом, Паула. Расслабься.

– Как?

Он наконец осмелился обнять ее, воплощенную красоту и женственность, ставшую ему вдруг доступной.

– Ты выдержал все это, потому что ты сильный?

– Может быть.

– Я тоже не слабая.

– Я знаю, Паула.

Она прижалась щекой к его щеке и ощутила исходящее от него тепло.

– Я убью его, – пробормотала она, черпая энергию от любящего ее существа.