Великосветский переполох - Эдит Лэйтон Страница 39

Майлс склонил голову набок:

— Белла?

— Да, я ее так называю, и она не возражает, — ответила Камилла.

— В самом деле ничего не имею против, — сказала Аннабелла, глядя на своего мужа. Она умолчала о том, что только один мужчина называл ее таким именем. Это было ее первое уменьшительное имя, но оно смущало ее, и ей становилось грустно от того, что с тех пор никому не приходило в голову называть ее уменьшительным именем.

— Мне нравится. Можно, я тоже буду вас так называть? — спросил он Аннабеллу.

Прежде чем она успела ответить, Камилла выпалила:

— И это гораздо удобнее, чем кричать такое труднопроизносимое имя, как Аннабелла, особенно если обращаешься к ней в спешке.

— Например, когда за ней погонится бык или она окажется на пути у экипажа, лошади которого понесли, верно? — спросил он.

— Точно, — сказала Камилла с удовлетворением и тут же смутилась, когда ее брат и Аннабелла разразились смехом.

— Не слишком ли вы возбуждаете Аннабеллу? — спросила Элис, торопливо входя в комнату. — Я же сказала тебе, Камилла, что у нее сейчас время отдыха, — побранила она дочь. — Чем вы здесь так заняты?

— Мы смотрим модные открытки, — сказала Аннабелла. — И я ничуть не устала.

— О чем ты только думаешь? — снова сердито спросила мать, не обращая никакого внимания на Аннабеллу. — Уже два часа, бедняжке необходимо вздремнуть. Быстренько собери свои картинки и позволь Аннабелле отдохнуть.

— Я больше не нуждаюсь в дневном отдыхе, — сказала Аннабелла, поднимаясь из-за стола. На ее щеках был румянец, а в глазах — воинственные искорки. И тут перед Майлсом вновь мелькнула та женщина, на которой он женился.

Его мать повернулась к Аннабелле:

— Возможно, тебе действительно так кажется, но все-таки еще нельзя перенапрягаться. Я видела, как и более здоровые женщины погибали после болезни, когда они пытались делать слишком много и слишком рано, а ведь ты, Бог свидетель, совсем не крепкая женщина, моя дорогая.

Аннабелла недоуменно взглянула на Элис:

— Неужели доктор сказал вам что-то такое, чего не сказал мне?

— Он посоветовал нам продолжать заботиться о тебе, — сказала Элис, — и именно это я пытаюсь делать.

На лице Аннабеллы появилось озадаченное выражение, она побледнела, кивнула, повернулась и быстро вышла из комнаты. За ней последовала Камилла, выглядевшая испуганной.

Майлс стоял неподвижно.

— Что еще доктор сказал тебе? — мягко спросил он свою мать, когда они остались одни. — Должно быть, он сказал что-то такое, о чем не сказал мне. Потому что во время нашего последнего разговора доктор сказал, что он доволен ее прогрессом. Которому, я полагаю, ты только что помешала.

Лицо его матери вытянулось.

— О Боже, — сказала она. — Я совсем не хотела… Я только хотела убедиться… Боже мой! Ты думаешь, я встревожила ее? Я сейчас пойду и скажу…

Он остановил ее, коснувшись плеча:

— Не надо. Я думаю, что сегодня ты сказала уже достаточно. Я хочу еще раз спросить тебя: доктор сказал тебе что-то, что мне следует знать?

— Нет, только то, что он сказал тебе. — Она посмотрела на сына, и глаза ее увлажнились. — Я поняла, в чем дело. Ну конечно. Она ведь совсем взрослая, и мне не следовало придираться к ней. Но я так привыкла проявлять материнскую заботу.

Майлс молчал. Он не мог припомнить, чтобы она проявляла материнскую заботу о нем. Это делали няньки и гувернантки. Когда он был маленьким, она была идолом — красивой, обожаемой, но далекой и холодной. Когда она все же обращала на него внимание, он считал, что эта утонченная, приятно пахнущая, улыбающаяся дама удостаивает его особой чести, тратя на него свое время.

Когда он подрос, мать уже играла роль любящей жены при своем новом муже. Это отнимало у нее большую часть времени. Майлс не препятствовал ей в этом, о чем теперь сожалел. Когда он вновь вернулся в Англию, то обнаружил, что она изменилась, вся ее ослепительная красота исчезла, была растрачена на мерзавца, который беззастенчиво использовал ее деньги, имя и внешность. Это было нечто большее, чем старение — седина не была заметна в ее светлых волосах, а улыбки оставили лишь маленькие обворожительные морщинки. Но кожа смялась, как использованная салфетка, и теперь Элис редко улыбалась; ее некогда светящиеся глаза стали безжизненными и утомленными. Майлс, когда позволял себе смотреть на нее беспристрастным взглядом, каждый раз заново поражался этому.

В данный момент она была одно сплошное рыдание. Когда она плакала, Майлс видел в ней одновременно и ту прежнюю красавицу, и нынешнее несчастное и увядшее создание. Это заставляло его чувствовать себя чудовищем.

— Пожалуйста, не плачь, — сказал он беспомощно.

Она высморкалась, потом подняла голову и расправила узенькие плечи. Его охватила жалость при виде этой попытки демонстрации силы духа, которой, как он знал, у нее уже не было.

— Я перееду в дом, который оставил мне твой отец, мне следовало это сделать в тот момент, когда ты вернулся со своей женой, — сказала она решительно. — Там много лет уже никто не жил, дом весь в паутине и плесени, а на чердаке свили гнезда совы. Но его можно привести в порядок за несколько дней. Конечно, Камилла и Бернард останутся здесь, и мне придется постоянно ездить туда-сюда… или им следует переехать вместе со мной?

— Здесь дюжина свободных комнат, мама, — сказал он устало. — И нет никакой необходимости, чтобы кто-то куда-то переезжал.

— Тогда я постараюсь не попадаться на глаза Аннабелле и не вмешиваться в ваши дела.

— И в этом нет никакой необходимости. Просто перестань суетиться и беспокоиться, потому что твое беспокойство передается ей.

— Очень хорошо, — сказала она с кокетливой улыбкой, напомнившей ему прежние времена. — Тогда я буду продолжать беспокоиться только о тебе.

Он засмеялся, но лишь от того, что она явно рассчитывала на подобную реакцию.

— Вы великолепно выглядите, — произнес Майлс, когда он увидел Аннабеллу.

Она вздохнула с облегчением. Он не лгал. Он мог изменить выражение своего лица, но за несколько прошедших недель она научилась читать правду в его глазах. Это была способность больного человека, которую она развила в себе в то время, когда не доверяла словам. Сейчас она видела, что его голубые глаза-льдинки были согреты настоящим восхищением. Аннабелла торжествовала.

Она собиралась всего лишь на сельский бал, но одевалась дольше, чем когда ей предстоял первый выход в свет. Аннабелла закружилась перед мужем.

— Вам нравятся мои волосы? — спросила она. Он засмеялся:

— А разве они видны? Весьма находчиво!

Ее волосы закрывал голубой атласный ток — модная французская шляпка, украшенная искусственными голубыми цветами. Отдельные иссиня-черные завитки виднелись на лбу и над ушами. Они были пришиты к шляпке — она все-таки нашла применение одному из тех париков, которые так и не смогла носить. Шляпка очень подходила к ее платью — голубому, украшенному цветами на длинных, с буфами, рукавах и кайме подола.