Любовь и чума - Мануэль Гонзалес Страница 39

— Эта благородная речь взволновала в высшей степени всех присутствующих.

— Да будет так! — воскликнули они, обливаясь слезами. — Отец наш! Мы готовы повиноваться твоей воле, и мы с удовольствием провозгласим нашим повелителем храброго Мануила.

— Тогда, — продолжал Аксих, — я облек Мануила в пурпур и украсил его голову царской диадемой. Молодой принц был смущен неожиданно доставшейся ему властью и плакал, как ребенок.

После смерти Иоанна я отправился в Константинополь, чтобы предупредить попытки Исаака предъявить свое право старшинства. Я подвергнул его заключению и приставил к нему строгий караул. Благодаря моей преданности император был провозглашен единодушно всем народом.

— И с этого дня Мануил Комнин начал, разумеется, посматривать на тебя подозрительно? — спросил Молипиери.

— Да, синьор, и эта подозрительность проявлялась при первом же случае. Моя искренняя преданность только усыпила на время его недоверие, но падение мое было неизбежно. Три года тому назад император вздумал жениться на дочери Раймонда, графа Триполийского. Но затем он вдруг резко передумал и женился вопреки моим многочисленным советам на Марии Австрийской, которая пленила его своей красотой. Граф, решившийся отомстить ему за нанесенное оскорбление, вооружил против него те же корабли, которые должны были провожать невесту в Константинополь, и эта флотилия начала опустошать острова Архипелага и берега Босфора. В это время я как-то провожал Мануила на ипподром и был встречен со стороны народа, солдат и партии Синих такими рукоплесканиями, какими следовало бы встречать одного императора. Он покровительствовал партии Зеленых. Скрывая овладевший им гнев, он старался заверить меня, что восторженные зрители желают видеть меня среди бойцов на арене, и заставил меня идти туда, когда выпустили голодного льва.

— Он на то и Комнин, чтобы доставлять своим друзьям возможность отличиться, — перебил Орио. — Впрочем, это доказательство дружбы было уж чересчур сильно.

— Я обманул ожидание Мануила, — продолжал Аксих. — Я в молодые годы часто охотился на львов в Курдистане, а потому остался победителем и на этот раз. Не обвиняйте меня в хвастовстве, синьор Молипиери. Лев, о котором я рассказываю, находится здесь. Это тот самый лев, которого я показываю венецианским зевакам. Если угодно, я покажу вам след раны, нанесенной ему мной между глаз. Император приказал мне покончить со страшным животным, которое было оглушено сильным ударом. Я отказался сделать это при неистовых рукоплесканиях тридцатитысячной толпы. Мануил, выведенный из себя моим непослушанием, велел заключить меня в подземные темницы Бланкервальского дворца. Между тем лев был отправлен в сады великого логофета Никетаса, где он и выздоровел каким-то чудом. Император не мог больше присутствовать на ипподроме, чтобы не слышать, как партия Синих отзывалась обо мне с величайшим восторгом. Результатом всего этого было то, что он сослал меня вместе с моим львом на остров Наксос, откуда мне удалось, однако, убежать. И таким образом я явился в Венецию — зарабатывать себе на кусок хлеба с помощью бедного льва, который привязан ко мне, как собака.

— Это довольно странная история, — заметил Орио, слушавший с большим вниманием. — И если она не вымышленная, то сенат может положиться на тебя в полной мере.

— Я буду служить ему с таким же рвением, как самый преданный ему патриций, — ответил укротитель с поклоном, стараясь скрыть насмешливую улыбку.

— Прекрасно, друг мой, — сказал Молипиери. — Пока же я советую тебе утешаться в своем несчастии мыслью о сиракузском тиране Дионисе, который стал простым школьным учителем. К тому же Совет вознаградит тебя хорошо, если ты поможешь ему избежать борьбы, в которой интересы республики могут подвергнуться разным случайностям. Согласен ли ты способствовать нам в нашем предприятии? Речь идет о том, чтобы отплатить Мануилу Комнину его же монетой, то есть хитростью и обманом. Нужно или сжечь греческий флот греческим же огнем, или восстановить против Мануила его войско именем нового императора… Назначай сам себе цену.

Холодный пот выступил на лбу Заккариаса. Он сильно упрекал себя за то, что подверг своего верного шпиона такому сильному искушению, и взглядывал исподлобья на лицо аколута, стоявшего с опущенной головой. Между тем Аксих, подумав немного, ответил посланнику сената твердым и решительным голосом:

— Я согласен, я вполне знаком с честолюбием византийских придворных, с трусостью и неблагодарностью народа, с непостоянством и алчностью всех греков. Вообще я могу добиться измены береговой стражи, благословений патриарха Феодосия, достать ключи от трех ворот города… И кроме всего этого возмутить дружины Бессмертных. Да, никто лучше меня не знает слабых сторон Константинополя, этого колосса, который только блестящее подобие древней Римской империи, и давно уже был бы уничтожен варварами, если бы не расточал вокруг себя такой щедрой рукой золото и серебро.

Мнимый Андрокл так вошел в свою, роль, что Заккариас спрашивал себя с ужасом: может ли он надеяться хоть сколько-нибудь на этого человека?

В это же время Орио заметил, что немой слуга указывает ему украдкой на закутанную женщину, которая присутствовала при этом разговоре с видом полного безучастия. Патриций хотел приблизиться к ней, но укротитель схватил его за руку и крикнул повелительно:

— Заккариас!

Мнимый Заккариас явился немедленно.

— Что угодно господину? — спросил он почтительно.

— Подай нам бутылку хиосского вина и два кубка, — распорядился Аксих. — Выпьем, синьор Орио, — продолжал он, когда Заккариас удалился, — выпьем и скрепим вином заключенный союз для блага Венеции.

— С удовольствием! — отозвался Молипиери. — Поверь, что я буду тебе хорошим собутыльником, мой славный приятель… Признаюсь, что Мануил был прекрасным товарищем по оружию и веселым собеседником, и я не желал бы его смерти, если б он не был врагом Венеции.

Заккариас вскоре вернулся и шепнул укротителю:

— Патриций не должен выйти отсюда живым: влей ему в вино того фессалийского яда, который убивает мгновенно самого сильного человека. Я не хочу, чтобы он мучился. Он был хорошим товарищем, и мы боролись с ним не хуже каких-нибудь атлетов в цирке.