Ночи Калигулы. Восхождение к власти - Ирина Звонок-Сантандер Страница 39

Друзилла научилась забывать, что её любовник — родной брат. Это было не трудно. Ведь они не росли вместе, и не виделись в течении почти десяти лет. К тому же, в характере девушки преобладало какое-то покорное равнодушие, граничащее с безразличием. Она не умела сопротивляться обстоятельствам, и плыла по течению, объясняя случившееся волею богов.

Калигула открыл девушке новый мир — мир запретных страстей и наслаждений. И Друзилла с удовольствием убегала в этот мир от рутины, в которую втягивала её жизнь на провинциальной вилле.

Жаркая душная весна, напоённая зноем раскалённых камней и стрекотом цикад, властно приказывала любить. А кого любить Друзилле, если на сотни стадий вокруг живут только прыщавые недоучки-провинциалы, вроде Мамерка Кассия?!

Одним словом, все эти обстоятельства так перемешались в рассудке Друзиллы, что она сама не знала, какое из них сильнее толкнуло её в объятия брата.

* * *

Гай приходил в опочивальню сестры около полуночи. Неслышно крался по пустынному коридору, пугливо замирая у каждой колонны.

Калигулу радовало выражение нежности, с которым Друзилла встречала его. Порою он опасался, что девушка вскоре наскучит ему, как наскучили Галла и Домитилла. Но этого не случалось. Ночь за ночью Калигулу неизменно тянуло к Друзилле. И сердце замирало в неизъяснимом содрогании. Гай ещё не понимал, что это — любовь. Ненормальная, извращённая, но все же — любовь!

Они лежали, прикрывшись красным покрывалом и прижавшись друг к другу усталыми, разгорячёнными телами.

— Хочешь вина? — спросил Калигула.

Друзилла лениво кивнула. Гай выбрался из постели. Поискал брошенную у ложа тунику и накинул её на вспотевшее тело. Налил розового вина в серебрянную чашу, сделал несколько жадных глотков и, присев на край ложа, передал чашу девушке.

Друзилла пила вино большими быстрыми глотками. Несколько капель скользнуло по груди. Вино опьянило любовников, заставило позабыть об осторожности.

— Хочешь, я спою тебе песенку, которой обучился в Риме? — довольно громко спросил Калигула.

— О любви? — с пьяным кокетством отозвалась девушка.

— О Тиберии! — засмеялся Гай и запел, подражая гнусавому голосу уличных певцов:

Славься в веках, о божественный цезарь Тиберий!

Рим проклинает и злобу твою, и коварство.

Видел я нынче тебя у двери лупанара —

Даже паршивые девки бежали лукавого взгляда.

Друзилла засмеялась, увлечённо хлопая в ладони.

— Это ещё не все! — ещё сильнее развеселился Калигула. — Я знаю другую песню: о вонючем козле с острова Капри! Хочешь, спою?

— Молчи! — девушка испуганно округлила глаза. — Ты всех разбудишь пением!

А сама при этом восторженно хохотала, откидываясь на темно-красные подушки. Её звонкий пьяный голос тревожил ночную тишину. И ни Калигула, ни Друзилла не услышали шагов в коридоре!

— Что за шум ты поднимаешь в ночное время? — раздался у двери скрипучий голос старой бабки.

Друзилла вздрогнула и выронила чашу. Она уподобилась холодному изваянию, увидев Антонию, изумлённо застывшую у входа. Лицо старухи посерело ещё больше, морщинистая челюсть дрябло отвисла. Опешившая бабка рассматривала Друзиллу, прикрывшую ладонями обнажённую грудь, и Калигулу, в нижней тунике сидящего на ложе сестры.

— Как понимать это? — наконец проговорила Антония, внутренне закипая гневом.

Любовники молчали, отведя в сторону глаза. Бабка, пошатываясь от внезапной слабости в коленях, добралась до ложа Друзиллы. Тяжело присела. И покрывало, которым укуталась девушка, поползло в сторону ямки, выдавленной грузным телом старухи. Друзилла отчаянно вцепилась в ускользавшую парчу, стараясь прикрыть наготу.

А прикрываться было уже бесполезно. Внимательный взгляд Антонии приметил все: дрожь внучки; потную, прилипшую к телу тунику Калигулы; предательские пятна на белой простыне… Старой опытной женщине было нетрудно связать воедино эти мелочи и понять случившееся. Но рассудок отказывался верить в увиденное. Слишком невозможным казалось оно.

— Наверное, я прогневила богов, — зловеще оцепенев, шептала Антония. — И они наказывают меня через моё потомство. Ранняя смерть Германика, грехи Ливиллы, беспросветная глупость Клавдия… А теперь ещё и это свалилось на меня! Родные внуки предаются мерзкому блуду под моим кровом! Это же сестра твоя! — резко выкрикнула она, хватая Калигулу за руку. — Что ты сделал с ней?!

— Ничего! — оправдывался он, пытаясь вырвать запястье из цепких бабкиных пальцев. — Мне не спалось, и я зашёл к Друзилле, чтобы скоротать остаток ночи за беседой.

— И вы беседовали голыми? — саркастично засмеялась Антония. Она оставила в покое внука и резким движением дёрнула к себе покрывало. Друзилла, оставшись неприкрытой, взвизгнула и безуспешно прикрылась тонкими руками. Бабка брезгливо осмотрела её худое, ещё по-детски недоразвитое тело с маленькими острыми грудками. Характерный синяк — след затяжного поцелуя — красовался под левой ключицей.

— Мерзкая дрянь! — прохрипела Антония и с размаху ударила внучку по щеке.

Друзилла захлебнулась судорожным рыданием. Её слезы разозлили Антонию ещё сильнее. Она схватила девушку за рыжие волосы и стащила с постели. Калигула болезненно скривился, увидев тело, знакомое ему до последнего волоска, до последней родинки, распростёртым на полу.

— Отпусти её! — вызывающе крикнул он бабке. И, задыхаясь от бессильной злости, сжал кулаки.

— Что?! — оставив растрёпанные волосы Друзиллы, обернулась к нему Антония. — И ты ещё смеешь?.. — бабка запнулась, не находя подходящих слов. — Вон из моего дома! — она обречённо махнула рукой. — Живи, где знаешь и как знаешь! Ты больше не внук мне!

Калигула не шевельнулся. Он тяжело дышал и угрожающе, исподлобья смотрел на бабку.

— Позвать рабов, чтобы выбросили тебя с позором? — прошипела Антония. В этот момент она со всем пылом гордой римской матроны ненавидела внука — до боли похожего на любимого сына, и вдруг оказавшегося таким порочным!

— Я уйду! — затравленно огрызнулся Калигула. И мстительно добавил: — Старая мегера!

Антония ощутила болезненный укол в груди. Никто прежде не наносил ей подобного оскорбления. Сердито раздувая ноздри, она проговорила сквозь зубы:

— С недавних пор из яиц, лежащих в орлином гнезде, начали вылупливаться змеёныши!

Но Калигула уже не слушал бабку. Громко шлёпая босыми ногами, он спешил в свою опочивальню. Антония устало обернулась к Друзилле. Девушка жалко всхлипывала, сидя на полу и прижавшись спиной к украшенной завитушками ножке кровати.

— Я напишу императору: пусть приищет тебе подходящего мужа, — дрогнувшим голосом заявила бабка. — У тебя будет возможность вернуть утраченную честь. Воспользуйся ею!

Друзилла зарыдала сильнее. Антония, не обращая внимания на внучкины слезы, покинула кубикулу. Тяжёлой была поступь старухи, и всегда расправленные плечи сутуло сгорбились.