Летний остров - Кристин Ханна Страница 39

— Он может умереть?

— Да, дорогая, — с болью в голосе произнесла Нора.

Руби сгорбилась, закрыв лицо ладонями:

— Мне нужно было поддерживать с ним связь. Господи… — Она замолчала и покачала головой. Нора поняла, что дочь плачет. — Кажется, только вчера мы были все вместе, я не представляю… не могу представить его больным.

— Знаю, дорогая. Я все вспоминаю наши барбекю в честь Дня независимости. Бывало, я наблюдала за тобой и Дином, вы держались за руки, ваш смех был слышен даже здесь. Но потом вы стали старше и начали шептаться, тогда уж я заволновалась.

Руби подняла голову и посмотрела на мать. На ресницах блестели слезы, и от этого она почему-то стала похожа на десятилетнюю девочку.

— Я не знала.

— Материнство — сплошные тайные тревоги.

Нора слишком поздно спохватилась, что поставила себя под удар: ей ни в коем случае нельзя было употреблять слово «тайные». Но, к счастью, Руби думала сейчас о более важных вещах.

— Мы можем навестить Эрика?

— Конечно. Он остановился в старом доме на острове Лопес. — Нора откинулась на спинку кресла и устремила застывший взгляд на воду. — Иногда, закрыв глаза, я вижу всех нас: тебя, себя, Кэролайн, Эрика с Дином. Часто вспоминаю, как мы плавали на «Возлюбленной ветра». Дино и Эрик очень любили эту яхту.

После долгой паузы Руби медленно проговорила:

— Я знаю, чего ты добиваешься. — Ее голос звучал глухо. — Ты заставляешь меня вспоминать.

— Да.

— Но вспоминать такие веши очень больно.

— Знаю, дорогая, но…

Зазвонил телефон. Руби медленно встала и направилась в дом. Сетчатая дверь тихо стукнула у нес за спиной, но Нора все равно услышала:

— Алло. Кто это? Да, я ее дочь, Руби. Да, она здесь… минуточку, сейчас позову. Нора! — крикнула Руби. — Это Ди, твоя личная помощница.

— Скажи, что меня нет.

Руби открыла дверь и выглянула на веранду:

— Поздно. Я уже сказала, что ты здесь. Придется подойти, она ждет.

Нора проехала на кухню и взяла трубку:

— Привет, Ди.

— Нора? Слава Богу, что я вас нашла! На ваш стол только что поставили целый ящик писем. Я ничего не могла с этим поделать. Позвонил Том Адамс и пригрозил, что, если я сегодня же не перешлю их вам, меня уволят. — Ди шмыгнула носом. — Нора, мне нужна эта работа. Я знаю, вы бы меня не уволили, но если… в общем, вы понимаете.

Нора вздохнула:

— Если я потеряю работу… Прекрасно понимаю. Ладно, пересылай, я продиктую адрес.

— Том хочет, чтобы они ушли сегодняшней авиапочтой.

— Разумеется. Для Тома все должно быть сделано мгновенно.

— Ты читала эти письма?

— Э-э… некоторые.

— Норе стало не по себе.

Ну и как?

— Ужасно! Тут некоторые стали давать интервью «желтой прессе»… они говорят жуткие веши… а одна дама из Айовы вчера вечером выступила по телевидению и сказала, что подает на вас в суд. Обвинение какое-то нелепое — «фальшивый совет» или что-то в этом роде.

Нора покосилась на Руби: та беззастенчиво подслушивала.

— Ладно, Ди, отправляй письма.

— Я собиралась прислать вам еще выборку «Лучшие письма», может, вы захотите взять кое-какие письма оттуда.

— Хорошая мысль.

Ди вздохнула:

— Я так и знала, что вы продолжите вести рубрику.

— Говорят…

— Не волнуйся, Ди, — перебила Нора, — я прослежу, чтобы о тебе позаботились. И спасибо за все! До свидания.

Она повесила трубку. Ей хотелось обратить все в шутку ради Руби, но она знала, что не хватит сил.

— Нора?

Она медленно подняла голову. Руби стояла возле холодильника, скрестив руки на груди. Забытая чашка кофе остывала на столе.

— Что случилось?

— Мой босс из газеты рассчитывает, что я отвечу на не которые… скажем так, нелестные письма читателей.

— Что ж, это твоя работа.

Нора промолчала, Руби все равно бы не поняла. Она не знает, каково это — жаждать признания, нуждаться в нем и чувствовать себя невидимкой, когда его нет. Даже хуже, чем невидимкой.

«Одна дама из Айовы подает в суд… фальшивый совет…» Нора закрыла глаза и потерла переносицу.

— Представляю, как обрадуется Дэвид Леттерман.

Два дня Нора могла не думать о том, что ее тайна раскрыта, что вокруг нес разгорелся скандал общенационального масштаба. Больше у нее такой возможности нет.

На лестнице послышались шаги Руби: она поднималась к себе. Нора вздохнула с облегчением. Но через минуту Руби уже вернулась и тронула мать за плечо:

— Нора?

Нора открыла глаза. Руби держала в руке газету.

— Я купила это вчера возле магазина. Наверное, тебе стоит прочитать, что они о тебе пишут.

Нора уставилась на первую полосу. В углу красовалась ее собственная фотография — крупная, зернистая от большого увеличения.

Снимок был сделан в прошлом году на вручении премии «Эмми». Кто бы знал, как Нора ненавидела эту фотографию! На ней она выглядела круглолицей, а глаза почему-то казались косыми.

Она взяла лист из рук Руби, пробежала глазами текст и, бессильно уронив газету на пол, глухо сказала:

— Все кончено.

Руби нахмурилась:

— Ерунда! Ты пройдешь через это. Посмотри на Монику Левински — она теперь торгует дорогими сумочками. В прошлом году присутствовала на церемонии вручения «Оскара».

— А та дурочка, которая вышла за миллионера, получила от «Плейбоя» целое состояние.

— Спасибо за подобные сравнения, ты меня очень утешила.

— Я только хотела сказать…

— Руби, ты слишком молода, чтобы понять. Моя карьера окончена. Я не собираюсь отвечать ни на одно письмо. Я буду прятаться здесь до тех пор, пока вся эта муть не осядет.

— Разразится следующий скандал, и обо мне забудут. Я просто исчезну.

— Ты ведь шутишь, правда?

— Нет.

— Но у тебя слава…

— У меня дурная слава, это не одно и то же.

— Если выбрать правильную тактику, ты.. — Руби, ты нс знаешь моей работы. Я никогда не возводила стену между собой и читателями. В свои ответы незнакомым людям я вкладывала собственные мысли и чувства.

— Вот почему они мне верили — чувствовали мою честность.