Ты – моё проклятие - Лина Манило Страница 39

Тихий звук расстёгивающейся молнии, скользящая на пол ткань, дрожащие пальцы на застёжке моего ремня, отрывающиеся с мясом пуговицы рубашки, закатившиеся под стол запонки – лишь это нарушает тишину. В горле бьётся пульс, кровь быстрее циркулирует по венам. Мы врастаем в друг друга горячими и влажными от пота телами, кожа к коже, глаза в глаза. И уже не разобрать, где моё дыхание, а где вскрики Маши, и она ли это кричит или я совсем сошёл с ума? Может быть, всё это мне только снится?

Накрываю тяжёлую грудь своей ладонью, зажимаю возбуждённый сосок двумя пальцами, чуть выкручиваю. Нужно убедиться, что Бабочка – моя новая реальность. Только эта женщина способна спасти меня от себя же самого. Только ей под силу вытащить меня из той ямы, в которую рухнул восемь лет назад, полностью утратив способность верить людям.

Только Маша и имеет сейчас значение. Всегда имела и всегда будет.

Толкаюсь вперёд бёдрами, головка члена упирается в обжигающую влагу, скопившуюся между Машиных бёдер, скользит свободно вверх-вниз. Я оттягиваю момент, делаю его невыносимо сладким. Давлю в себе позывы рвануть вперёд, до самого упора, до влажных и пошлых звуков.

Маша цепляется за мои плечи, трётся сосками о мою грудь, и я не выдерживаю: вхожу плавно, избегая резкости, боюсь причинить боль. Подныриваю рукой под стройное колено, приподнимаю ногу Бабочки выше, меняю угол проникновения, и от сладкой боли в напряжённых яйцах почти вою. Мне нужна разрядка, я с ума сойду, если не кончу, но желание растянуть этот момент до бесконечности, сделать его незабываемым для Бабочки становится во главу угла.

– Клим, – срывается с полных губ, но я не даю ей сказать что-то ещё. Просто целую, одновременно входя до невозможности глубоко.

– Тише, тише… сегодня не нужны слова, – шепчу в приоткрытый рот и обвожу пальцами контур любимых губ. Самых красивых и сладких в этой уродливой Вселенной.

Маша закрывает глаза, я целую сомкнутые веки, уговаривая себя двигаться медленно, не торопиться. Убеждаю, что у нас ещё вся жизнь впереди, и таких моментов будет миллион. Сердце сжимается будто бы в тисках, болит и ноет, но кардиолог тут вряд ли поможет. Меня давно высушила жажда мести, оставив только изуродованную оболочку, но с Бабочкой я снова чувствую свой пульс, а руки перестали трястись от жажды свернуть Нечаеву шею.

С ней мне спокойнее, с ней мне легче и ярче. И когда поясницу сводит от поступающего оргазма, а пот стекает ручьями по лбу, Маша вскрикивает, содрогаясь в моих объятиях, выкрикивает что-то нечленораздельное, а я притормаживаю, благодаря нечеловеческому усилию воли. Мягкими толчками продлеваю её оргазм, замедляю свой, но Бабочка распахивает глаза, в которых стоят слёзы. И я кончаю. Настолько бурно, что на миг сознание выжигает напалмом удовольствия. Оно бьёт наотмашь, разрывает сердце на миллиарды крошечных кусочков, выбивает из лёгких весь кислород.

Кладу подбородок на плечо Бабочки, она всё ещё подрагивает и тяжело дышит, а сам я, кажется, окончательно потерял способность соображать. Мозг превратился в ванильное облако, и даже птицы щебечут где-то рядом. Наверное, я умер и попал в нирвану.

Птицы щебечут всё громче, к их пению добавляется звон колокольчиков – тихая небесная музыка, а следом раздаётся громкий стук.

– Клим, телефон! – теребит меня за плечо Маша, а я хмурюсь, мгновенно приходя в себя. – И стучит кто-то.

– Мать их за все места, – шиплю, запуская руку в волосы, поправляя упавшие на лоб пряди. – Убью нахер.

– Клим, открой! – глухой голос с той стороны двери, а я узнаю голос Арса. – Срочно, Клим!

Маша быстро спрыгивает со стола, деловитая и собранная, и, будто армеец перед торжественным смотром, принимается одеваться. Я не отстаю, и уже через минуту-другую на мне надет даже пиджак, а Бабочка поднимает с пола закатившиеся запонки.

Нет, это не женщина. Это боевой товарищ и соратник.

Телефон замолкает, но через секунду принимается трезвонить вновь. Хватаю его, параллельно направляюсь к двери, которую вот-вот снесёт с петель беспокойный Арс.

– Да?! – рявкаю в трубку и толкаю дверь. В кабинет вваливается Арсений, в трубке тишина, и я пытаюсь уловить хоть какой-то смысл в этом хороводе суеты и образов.

Машинально хватаю Машу чуть выше локтя, притягиваю к своему боку и прижимаю к себе. Эти жесты неосознанные, рождённые инстинктом защитить и всё исправить, и я даже не пытаюсь их анализировать.

– Клим, валим отсюда, срочно! – заявляет Арс, а я пытаюсь понять, о чём он. – Да положи ты свой телефон, это я тебе звонил!

Арс потрясает в воздухе рукой, в которой зажат его мобильный, а я мотрю на погасший экран своего телефона. Чёрт, дурдом "Долина радости".

– Арс, что с тобой? Что стряслось?

Я внутренне натянут, как струна, с скулы сводит от того, как сильно сжаты зубы. Мне не нравится вторжение Арса, но ещё больше мне не нравится выражение его лица: напряжённое, злое, с полыхающими глазами под воспалёнными от бессонницы веками. И одно удерживает меня от того, чтобы вытолкать его взашей: Арсений никогда не истерит без повода.

– Ничего хорошего, – бросает Арс и, окинув кабинку цепким профессиональным взглядом, почти кричит: – Клим, валим отсюда к чёрту, машина у чёрного хода. По дороге объясню!

Три-два-раз, побежали!