В паутине - Люси Мод Монтгомери Страница 39

Однажды до обезумевшего Питера дошел слух, что она умерла. А он даже не мог увидеть ее. Когда он рвался в дом на Розовой Реке, никто не ответил на его стук, двери были заперты, а нижние окна закрыты ставнями. Питер хотел было встать на крыльце и орать, пока кто-нибудь не выйдет, но побоялся, что такое волнение повредит Донне. Роджер, проходя мимо, подошел к нему и попытался успокоить.

— Донна жива. Просто она еще очень больна и ей требуется заботливый уход, но я думаю, она вне опасности. Не будь ослом, Питер. Иди домой и спокойно занимайся делами, пока Донна не выздоровеет. Утопленник Джон не может помешать тебе жениться на ней, хотя, без сомнения, сделает все возможное, чтобы подпортить тебе жизнь.

— Роджер, ты когда-нибудь любил? — простонал Питер. — Не, конечно, нет. Ты не был бы такой хладнокровной рыбой, если бы любил. Кроме того, ты не любил Донну. Не могу понять, почему все не влюблены в Донну. Ты можешь?

— Легко, — холодно ответил Роджер.

— О, да, полагаю, тебе нравятся пышечки, — усмехнулся Питер, — как Салли Уильяма И…. или малютки вроде Гей Пенхаллоу. Роджер, ты не знаешь, что это значит — любить. Это ад… это рай… это ужас и восторг. О, Роджер, почему ты не влюблен?

Роджеру никогда не грозила опасность влюбиться в Донну Дарк. Более того, ему не слишком нравилась ни она, ни ее притворство, хоть он не подозревал, что последнее было лишь жалким способом заполнить пустоту жизни. И ему не слишком нравился Питер. Но он сочувствовал ему.

— Я передам Донне твое сообщение…

— Письмо…

— Нет, она не сможет прочитать. У нее же болят глаза…

— Послушай, Роджер. Я должен увидеть Донну, должен, клянусь плащеносным павианом. Имей сердце, Роджер, проведи меня в дом. Они должны открыть тебе дверь, а как только я окажусь внутри, никакой дьявол не помешает мне увидеть ее… эта Текла, она способна убить ее… вся эта банда, что терзает ее…. Эта змея Вирджиния… она день и ночь с нею, травит ее ядом против меня.

— Хватит тараторить, Питер. Подумай, как скандал в доме отразится на Донне. Он повредит ей, если не убьёт. Текла — прекрасная сиделка, какой бы она ни была, а мысли Донны так полны тобой, что вряд ли кто-то сможет отравить их… весь ее бред вращается вокруг тебя… видел бы ты при этом лицо Утопленника Джона.

— Она бредит, моя бедняжка? О, Роджер Пенхаллоу, ты что-то скрываешь от меня? Я тут встретил Лунного человека. Он так странно взглянул на меня. Говорят, старый олух — ясновидец, знает, когда кто умрет. Пневмония всегда была фатальной в этой семье, мать Донны умерла от нее. Ради Бога, скажи мне правду…

— Питер Пенхаллоу, если ты не выбросишь все это из головы, я ударю тебя дважды — один раз от себя, а второй — от Утопленника Джона. Донна выздоравливает. Ты ведешь себя, словно единственный на свете, кто когда-либо любил.

— Именно так, — сказал Питер. — Ты ничего не знаешь о любви, Роджер. Говорят, ты влюблен в Гей Пенхаллоу. Ладно, я не любитель младенцев, но будь я на твоем месте, этот манекенщик, Ноэль Гибсон, не увел бы ее от меня. Ты трусливый щенок, Роджер, у тебя в жилах вода, а не кровь.

— У меня есть здравый смысл, — сухо ответил Роджер.

— Что доказывает, что ты ничего не знаешь о любви, — с победным видом заявил Питер. — Никто не может рассуждать здраво, будучи влюбленным. Это божественное безумие, Роджер. О, Роджер, ты мне никогда особо не нравился, но сейчас я чувствую, что не могу расстаться с тобой. Только подумать, через несколько минут ты увидишь Донну… о, скажи ей… скажи ей…

— Боже, дай мне терпения! — простонал Роджер. — Питер, иди, сядь в мою машину и медленно сосчитай до пятисот. Я скажу Донне все, что ты хочешь, и принесу тебе ее послание, а потом отвезу тебя домой. Тебе опасно оставаться одному… ты совсем сдурел, — заключил Роджер, вздыхая.

— Роджер… ты хоть понимаешь, что человек…

— Ай-ай, Питер, сейчас ты не человек, ты просто комок нервов.

Выздоровление Донны стало долгим, скучным и не слишком радостным. Как только Утопленник Джон начал подозревать, что Роджер передает сообщения от Донны Питеру и обратно, он выставил его за дверь и послал за другим врачом. Вирджиния витала над ее подушкой днями и ночами, а ближайшие родственники — клан внутри клана — приходили и «уговаривали» ее. Донна слушала, потому что была слишком слаба, чтобы спорить. Но никакие уговоры в мире не могли бы ничего изменить.

— Ты никогда не любила Барри, — всхлипывала Вирджиния. — Ты любила только его военную форму.

— Я очень любила Барри. А теперь я люблю Питера, — отвечала Донна.

— «У разума тысяча глаз…» ^[15] — начала Вирджиния и… закончила цитату. Беда была в том, что она читала эти строки так часто, что они потеряли для Донны вкус.

— Свет жизни не погас… для меня. Все началось вновь.

— Я не понимаю, — беспомощно сказала Вирджиния, — как ты можешь быть такой ветреной, Донна. Для меня это полная тайна. Но мои чувства всегда были глубоки. Удивляюсь, что ты до сих пор хранишь фотографию бедного Барри на своем трюмо. Разве он не смотрит на тебя с упреком?

— Нет. Барри кажется мне старым добрым другом. Он словно говорит: «Я рад, что ты нашла человека, который даст тебе счастье, которое я не смог дать». Вирджиния, мы были глупыми и сумасшедшими…

— Я не желаю, чтобы ты использовала такие слова, — всхлипнула Вирджиния. — Я не сошла с ума, я просто верна. А ты нарушила наши заветы. О, Донна, как ты можешь покидать меня? Мы вместе прошли через столько печального, пре… красного… и ужасного. Как ты можешь разрывать эту нить?

— Вирджиния, дорогая, я ничего не разрываю. Мы останемся подругами, дорогими подругами…

— Питер заберет тебя у меня, — стонала Вирджиния. — Он потащит тебя вокруг света… у тебя никогда не будет своего дома, Донна… и места в обществе.

— Да, в том, чтобы выйти замуж за Питера, есть какой-то риск, — довольным тоном признала Донна.

— И он не позволит тебе иметь свои интересы, только его. Он будет указывать тебе, что ты должна думать. Тебе придется полностью принадлежать ему.

— Мне не нужны какие-то другие интересы, — сказала Донна.