Моя крайность - Тата Чепурнова Страница 39

Он поднимает нечитаемый взгляд, кривит полноватые губы, старательно изображая спокойствие, которое скорее всего растерто и размазано на его кулаках. После секундного промедления, хлопает себя по карманам, ища сигареты, но тех там нет, они лежат во внутреннем кармане косухи, надетой сейчас на мне.

Вдох-выдох… без нервов, достаю смятую пачку. Вдох-выдох… сама прикуриваю сигарету, давлюсь кашлем, всё же вдохнув первый дымок.

— Максим, — обхватываю ладошками осунувшиеся вмиг щёки, попутно стирая с них красные метки, совершенного возмездия. Внутри всё как-то сжимается и начинает саднить от чувства вины, ведь он за меня заступился. — Макс, ты меня слышишь?

Покорно жду, когда же после очередной затяжки, он мне ответит, но сквозь пелену слез, замечаю лишь неуверенный кивок и то потому что руками синхронно дёргаюсь с наклоном его головы.

— Зачем, зачем ты сюда рванул? — бессовестно трогаю и разглядываю скулы, подбородок и, явно подбитый глаз. — У тебя что-то болит?

— Нет, — выдавив сипло, почти неслышно, отводит руки от своего лица.

— Пойдём, надо умыться.

— Я сам, а ты лучше тут разберись.

Кроме недовольства в голосе, я слышу и другую интонацию. Не могу толком разобрать, но это что-то подозрительно похожее на сожаление.

— Нужно вызвать скорую, — обращаюсь к маме, дождавшись когда за Максимом закроется дверь в ванную.

— И полицию.

Я не верю своим ушам, она собирается обрушить на Максима гнев Фемиды, покарать его за справедливый самосуд над тем, кто посмел меня обидеть.

— Мам, ты сломаешь ему жизнь, как Лешке.

Опускаюсь перед ней на колени, не заботясь ни об их чистоте, плюхаясь на грязный пол. Ни о своей опущенной гордости, прося за Макса, уповая на последние остатки маминой благоразумности.

— Детка, — как же приятно и тепло звучит это знакомое слово, покрывая кожу мурашками от нежности в мамином тембре голоса. — Я знаю, что в твоих глазах я давно опустилась, но неужели ты думаешь, что я позволю тебя насиловать?

Слёзы жгут глаза и в горле дерет, подкатывающая истерика, рвущаяся без спроса, выползающая на заботливые слова мамы, как на приманку.

— Я позвоню Рогозину, бытовая ссора, более чем удовлетворит участкового.

— Спасибо.

Срываюсь с места, бегом нагоняя Макса и поравнявшись с ним, со всей имеющейся силой дёргаю за широкую лямку спортивной сумки.

— Ты идиот, Макеев. Так нельзя рисковать, — встаю напротив него, чтобы видеть реакцию на свои слова. — Ни собой, ни другими людьми.

— А молча терпеть можно? Я не экстрасенс, блин, чтобы догадываться, какая хрень случается в твоей жизни, — кидает под ноги сумку с моими вещами, собранными ещё днем. — Ты мне даже не сказала, что этот мудак продал кота и поднял на тебя руку. А сегодня и хрен поднял. И если бы я знал это изначально, то давно забрал бы тебя отсюда.

— А зачем? — выуживаю признание, затаив дыхание, боясь лишним движением спугнуть чувства, которых мне так от него не хватает.

— Ты своим упрямством и способностью влипать в неприятности, напоминаешь мне Альку. И если я её не уберег, то…

— Вот только не надо проецировать свое прошлое на моё настоящее. Я не твоя сестра и не требую заглаживать передо мной вину, — в опустившихся уголках губ замечаю хорошо скрытую грусть, но проявлять чувство жалости к Максиму не хочу. Мне тоже больно и обидно, что он не замечает очевидных вещей, упорно продолжая ассоциировать меня со своей сестрой, упиваясь взваленным на себя чувством вины. — Ты ещё больший идиот, раз не видишь, что нравишься мне. Один брат у меня уже есть, другого мне не надо.