Первый, случайный, единственный - Анна Берсенева Страница 39

В якутском эпосе происходили какие-то мощные, страшные события: кружился, гудя и расплескиваясь, как лохань, бедственный преисподний мир, охваченный багрово-синим огнем, и существовало еще какое-то девятое небо, и это небо было объято голубым огнем и расплескивалось, как вода в лукошке берестяном…

«Если прямо отсюда идти на восток, там, где край лучистых небес – пешеходно-слоистых небес, где земли конечный рубеж, затуманенный синевой, загибается вверх, как лыжный носок; за высокой медной горой, где рождается месяц по вечерам за серебряною горой…» – читала Полина.

И единственное, чего ей хотелось после этих завораживающих слов, – немедленно оказаться прямо в Якутии, на краю этих самых пешеходно-слоистых небес, где земля то ли кончается, то ли, наоборот, начинается…

Но Якутия, конечно, была за гранью реальности, а вот мозаика была реальна, прекрасна и свербила в кончиках пальцев.

Полина представляла, как сделает множество маленьких мозаичных фрагментов, и на каждом будет один из этих бесчисленных, жутковатых и величественных эпизодов. А потом она соединит эти фрагменты в одно огромное панно и поместит его на потолке какой-нибудь огромной комнаты, и потолок тогда станет похож то ли на небо, то ли на бесконечную, прекрасную в своем однообразии тундру, в которой происходила вся эта длинная-длинная история про страсти богов и богатырей.

Потолок кухни для этого грандиозного замысла явно не годился, но такие мелочи Полину не волновали. Если она о чем и беспокоилась, то только о том, что удалось купить всего одни кусачки и пришлось притащить из родительской квартиры обыкновенный молоток, потому что на настоящий, сделанный по старинному флорентийскому образцу, денег не хватило: смальта оказалась жутко дорогая, особенно золотая и серебряная, да надо было еще купить довольно большую глыбу мрамора, и гранит, и сланец, и портландцемент – в общем, хотя бы понемножку всего, что в таком изобилии имелось в сарае на Соколе.

А вот того простора, который был в сарае и в саду скульптора Латынина, в гарсоньерке явно недоставало. Чтобы делать даже самые маленькие мозаичные фрагменты, Полине пришлось настолько загромоздить камнями и инструментами кухню, что пройти от двери до стола или до холодильника удавалось только боком, особенно Георгию. К счастью, он по этому поводу не высказывался. Полина вообще с удовольствием поняла, что не ошиблась, сделав ему свое ошеломляющее предложение, от которого он не смог – а точнее, просто не утрудился – отказаться.

Вообще, эта ее идея гораздо сильнее ошеломила родителей, чем Георгия, которому совершенно очевидно было наплевать на все вообще и на Полину в частности.

Папа, тот просто опешил.

– Полинка, ну надо же хоть какую-то честь знать! – возмутился он. – Явилась в чужую квартиру, к чужому мужчине, живешь у него на голове, как будто так и надо!

– Я не на голове у него живу, – засмеялась Полина, – а на кухне, через стеночку. И он, кстати, мирный, как рыба вареная, на меня не кидается. Так что за мою девичью честь, пап, ты можешь не опасаться.

Папа только рукой махнул – что на это можно было ответить? К тому же родителям было сейчас вообще не до Полины и уж тем более не до ее застеночного сожителя. Валентин Юрьевич пробивал у себя в Институте Курчатова квартиру для Евы, а поскольку пробивать что-либо ему было совершенно не свойственно, это занятие отнимало у него больше сил и нервов, чем руководство отделом.

– Ведь ты же никогда ничего не просил! – возмущалась вечерами Надя, когда он рассказывал о том, что ходил к директору, а тот разговаривал с ним как-то уклончиво и смотрел при этом так, словно Гринев просит виллу на Канарах. – Даже путевки льготные никогда не брал по инвалидности, всегда все сам! Неужели нельзя…

По папиному смущенному и расстроенному виду нетрудно было догадаться, что он ничего не стал бы просить и на этот раз, если бы его любовь к Еве не была сильнее природной застенчивости.

– Кириллов говорит, что по метражу у нас нет права на дополнительную жилплощадь, – объяснял он.

– Но она же родит скоро, да еще… – Тут мама суеверно стучала по деревянному столу и расстроенно добавляла: – Всем хорош Тема, но ведь мальчишка! Ну что он может?

Насколько Полина знала, ничего не мог сделать не только Артем, но и его мама. Она была прописана в одной квартире с сестрой, и квартира была такая, что ее невозможно было даже разменять, и работала Ирина Андреевна обыкновенной переводчицей, так что о покупке жилья тоже речи не было…

В общем, в такой ситуации родители предпочитали не заводить разговор хотя бы о гарсоньерке – не будить лихо, пока оно тихо. А Полина и вовсе не видела никакого лиха в том, как она обустроила свою жизнь.

Неизвестно, какой у Георгия был характер, но жизнь он вел такую, что Полина временами вообще забывала о его существовании. Они жили в гарсоньерке уже неделю, а ее совершенно не тяготило присутствие постороннего человека, вот удивительно!

Правда, она все-таки недоумевала, почему молодой парень живет как старик какой-нибудь. Но и то сказать – ей какое дело? Странно, конечно, что он выходит только в ближайший продуктовый магазин, но зато, когда он дома, его не видно и не слышно. Лежит на кровати, листает бабушкины киношные книги или просто смотрит в одну точку. На кухню вообще не претендует – ест только то, что не надо готовить, вроде колбасы, а чай и правда пьет в комнате… В общем, идеальный сосед, хотя и странный.

Кроме магазина, Георгий сходил за эту неделю только в парикмахерскую – сбрил свою жуткую бороду. Правда, выглядеть он от этого лучше не стал. Под бородой обнаружилось бледное, осунувшееся лицо с темными тенями вокруг глаз и с потрескавшимися губами. Даже рыжие волосы казались какими-то тусклыми, словно голова у него была посыпана пеплом.

Но проблем с ним не было никаких, а что от него еще надо?

Полина проснулась поздно – вчера полночи возилась со своей мозаикой – и с удовольствием потянулась на коротком кухонном диванчике, так, что хрустнули кости. Мама всегда говорила, когда будила ее, маленькую, в детский сад: «Ну-ка, Полиночка, потягу-усеньки! Росточки-косточки, расти большая!»

Вот она и выросла большая, только довольно бестолковая.

Кухонные ходики показывали половину двенадцатого, но в квартире было тихо.

«Хорошо все-таки, когда мужчина типа мебели, – весело подумала Полина. – Пора, однако ж, вставать, а то он оголодал небось, колбаса-то его в холодильнике».

Георгий не появился на кухне ни пока она была в ванной, ни когда вышла оттуда и погремела тарелками, чтобы он услышал, что она уже завтракает, а значит, умыта и одета, и он может прийти на кухню.

«В летаргии он, что ли, – удивилась Полина, – или ушел куда?»

Она подошла к закрытой двери комнаты, постояла под нею минуты три, прислушиваясь. Из комнаты не доносилось ни звука.

И вдруг она услышала такой отчетливый стон, что настежь распахнула дверь, мгновенно забыв, что надо хотя бы для приличия постучаться.