Ночь печали - Френсис Шервуд Страница 38

— Не обижайтесь, капитан-генерал, но я должен поделиться с вами тем, что волнует меня, не дает мне спать, сжимает мое сердце ледяной рукой беспокойства… Это касается вас.

— Рассказывай, дружище. Я не тщеславен.

Хм. Значит, у Исла есть сердце. Интересно… может быть, он шпион короля, человек императора. Он хорошо управлялся с мечом и ездил верхом. В битве нужна холодная голова, чтобы она не слетела с плеч.

— Ваше увлеченьице…

— Которое из них?

— Малинче. Малиналли. Малинцин. Язык. Шлюха.

— Ах да, донья Марина, сокровище мое. Она плачет из-за меня!

— Она спит с Альварадо.

— Что?

— Она развлекается с Альварадо. Он вводит в нее…

— Да, я понял.

Кортес вскочил с кресла и, подойдя к циновке, выхватил меч, затем вложил его в ножны, вновь выхватил, начал рубить им циновку, так что солома полезла наружу, ударил мечом по стене. Посыпалась труха. Кортес увидел, как по полу ползают муравьи, и принялся топтать их босыми ногами. Он оглянулся, пытаясь найти еще что-нибудь, что можно было разрушить. Кто-то поставил ему на стол вазу с цветами. Кто это сделал? Он сбросил вазу на пол и уже собирался раскрошить осколки, когда ему удалось взять себя в руки. Проклятые индейцы! Повсюду эти цветы. Он ненавидел цветы.

Плач в соседней комнате резко прекратился.

— Это неправда, — прошипел он, понизив голос. — Как ты смеешь пересказывать мне эти омерзительные сплетни, мерзкий стервятник!

— Мне не нравится передавать плохие вести.

— Не сомневаюсь в этом.

Кортес холодно смерил Исла взглядом. А ведь Ботелло предупреждал его, что это будет плохой день. Сопоставив все знамения, он сказал, что Кортесу сегодня лучше вообще не вставать со своей циновки.

— Альварадо — мой самый верный соратник. Я только что видел его. Столь подлый поступок отразился бы на его лице, исказил бы его черты, затуманил бы его глаза, прервал бы его речь. Он упал бы замертво. Он не предал бы меня, будь донья Марина последней женщиной на земле. Донья Марина — моя наложница, подобные обвинения — это лишь злобные слухи, клевета, злословие, ревность. Ах эти мерзкие крысы! Это не лагерь, а зловонный котел сплетен. Им нечего делать, и они целый день сидят, обсуждая друг друга, они словно гнилое варенье на заплесневевшем хлебе. Не запрещено ли лжесвидетельство? — Кортес начал чесаться.

— Да, это так. Ах как бы я хотел, чтобы это было неправдой, капитан-генерал. — Исла стоял навытяжку, как будто выступал перед военным трибуналом, судившим его.

— Зачем ты мне это рассказываешь?

Исла был злым человеком.

— Для вашего блага.

— Вот как?

Кортес не чувствовал себя облагодетельствованным. Во рту по-прежнему ощущался привкус кукурузы, налетом затянувшей зубы. Он уже и не помнил, когда в последний раз ел хорошую говядину. И почему в этой стране нет коров? Нет лошадей для верховой езды? Это немыслимо.

— Когда вы идете к толстой племяннице толстого касика, Малинцин идет в комнату Альварадо. Она — лицемерная кошка, а он — лев.

— Я спрашиваю тебя еще раз: зачем ты рассказываешь мне эту чушь?

— Капитан-генерал, она ваш переводчик. Ее неверность может привести к провалу всего задания. А Альварадо, разве он не ваш первый заместитель?

— Я обещал этой девочке нечто большее, чем свободу.

Исла расслабился. Он слегка расставил ноги и завел руки за спину, встав по стойке «вольно». Исла был высокий, выше большинства солдат, намного выше Кортеса, да к тому же плотного телосложения. Но вот его голова на длинной шее почему-то была очень маленькой. Выглядело это странно, непривычно. Его глаза ястреба, глубоко посаженные, так широко сидели на узком лице, что ему приходилось поворачивать голову, чтобы взглянуть в сторону. А самым ужасным казалось то, что он не моргал. У Исла был широкий рот с короткой верхней губой, а губы обычно поджаты. Волосы он зачесывал назад и прилизывал к черепу, из-за чего напоминал угря, una ángula. Пальцы у Исла были необычно белыми и тонкими, женскими, а ноготь на мизинце левой руки — невероятно длинным. Интересно, что это значит? Он что, колдун? Нужно будет поговорить об этом с Ботелло.

— Чем ты занимался до того, как приехал на Кубу, Исла?

Кортес познакомился с ним в доках. Он выглядел как человек образованный, а главное, имел коня.

— В Севилье, в Испании, я плел веревки. Отправился за счастьем в Вест-Индию.

— В самом деле? — Кортес не верил ни единому его слову. Канатчики не держали лошадей и не учились фехтованию. Исла приехал из Испании уже с деньгами.

— Да, у моего отца был магазин.

— Так значит, ты не посещал университет? У тебя нет ученого звания?

— Я умею читать на латыни. Я верен императору, капитан-генерал команданте Кортес. Я христианин и умею обращаться с мечом. Я ничего не боюсь.

— Ты убил бы человека по моему приказу?

— Конечно.

— Не врага, своего товарища?

— Вы хотите, чтобы я убил Альварадо и рабыню?

— Нет-нет. — Понурившись, Кортес расхаживал по комнате. — Не сейчас. Я только спросил.

Так значит, он не просто солдат, но еще и убийца. Может, он ассасин?

— Сейчас стоит последить за Альварадо. Наблюдай за ним и докладывай мне.

Послышался какой-то шорох.

— ¿Jesucristo у todo los santos, у ahora qué? ^[48]

— Сеньор? — в комнату заглянул Франсиско.

— Ты разве не видишь, что я разговариваю с Исла, Франсиско?

— Прибыла делегация. Послы привезли подарки из столицы, подарки от Моктецумы.

— Опять женщины? — закатил глаза Кортес. — У нас их и так хватает.

— Они привезли золото.

— Золото?

Отпустив Исла, Кортес пошел за Франсиско, подгоняя монаха. На цокало собралась большая толпа. Послы с символом империи — орлом над кактусом, — вышитым на мантиях, расставили на земле перед Кортесом множество красивых вещей.

Два блюда золота и серебра.

Золотое ожерелье с жемчугом и каменьями.

Еще одно ожерелье из переплетенных золотых нитей со ста двумя мелкими рубинами и ста семьюдесятью двумя небольшими изумрудами.

Шлем, полный золота.

Деревянный шлем с золотой отделкой.

Шапка с двадцатью пятью колокольчиками из чистого золота.

Нагрудник с золотой пластиной.

Браслет из тонкого золота.