Дочь куртизанки - Клаудиа Дэйн Страница 38

Это была лишь догадка, но опять же какой-то странный инстинкт подсказал ей верный ответ. Именно это ей следовало сказать.

Она протянула жемчуг Даттона, перебирая его в руке. Эшдон сделал шаг к ней, положил руку ей на ладонь и вырвал ожерелье. Его рука была горячая, как огонь, ее – ледяная. Ах, как это эротично, другого слова не подобрать. Эшдон навис над нею, обволакивая своим ароматом, обжигая ее взглядом.

– Теперь это ожерелье мое, – произнес он. – И вы тоже моя.

Он взял ее за затылок, прижал к себе одной рукой, а губы его сомкнулись на ее губах.

Она вся пылала, сжигая тот лед, которым еще был полон Эшдон. Этот лед обычно сгорал только тогда, когда он злился. Эшдон ничего не хотел с ней делать, но и не мог оставить ее. Эшдон смеялся над ней и ругал ее, когда не мог притвориться, что ее нет, что не пылает к ней страстью.

Теперь она это видела, знала, что сгорает страстью к нему так же, как он к ней. Все стало так ясно в дыму любовного огня. Он ненавидел Каро потому, что хотел ее. Он ненавидел Софию за то, что она купила его. Он ненавидел Каро, так как она отказалась выйти за него замуж. Для любви в сердце не оставалось места, когда в нем было так много ненависти.

Но страсть способна испепелить ненависть. В огне страсти все остальное исчезало и забывалось.

В дурмане страсти она пыталась соображать, но его губы прогнали все, кроме страсти… страсти…

Губы Эшдона влажно прошлись по ее щеке и вниз по шее, лаская ее, целуя и легонько покусывая. Он зубами потянул жемчужное ожерелье, заставив его чувственно нырнуть между ее грудей. По коже прошел озноб, и она запылала, дыхание перехватило. На все его действия она смотрела из клетки страсти добровольной пленницей, готовая на любые казни, которые обрушатся на нее.

– Выполните свое обещание, – прошептал он, касаясь ее губами. Он ей приказывал, но прозвучало это, как мольба. Он был в отчаянии, испепелен, но просил еще больше огня. – Дайте мне, – произнес он хриплым голосом. – Пропустите меня туда, где спрятались жемчужины. Только это, не больше. Мы же договорились.

Она не поняла, откуда взялись слова, конечно же, не из ее неопытного сердца. Она почти ничего не знала, кроме того, что говорила мать. Но и это было гораздо больше, чем знали большинство девушек.

– Вы обещали не дальше длины ожерелья? – проговорила она, задохнувшись.

– Обещаю. – Он обхватил ее руками и прижал к своей груди.

Она застонала от желания, и он, потянув ее за волосы, откинул ее голову и жадно поцеловал, тоже застонав от удовольствия.

Шум гостей превратился в ничто, в шум ветра среди деревьев, в стук колес по мостовой за окном, в шум прибоя. Лишь фон, лишенный смысла вечность тому назад. Для них теперь единственный смысл имела страсть.

А также знания, которые дала ей мать.

Она слегка повернула голову и прервала поцелуй, нежно оттолкнув его рукой. Он повиновался ее молчаливому приказу. Откуда она знала, что он послушается?

– Я многое о вас знаю, Эш, – сказала она, удивленная нотками желания в голосе и довольная огнем страсти в глазах Эшдона. – Но никогда не думала, что вы лжец.

С этими словами страсть рассыпалась осколками.

– Для вас это игра, Каро? – хрипло произнес он, а глаза его засверкали, словно сапфиры.

Она отступила еще на шаг, прислонившись плечами к шелковой обивке стены. Шум за пределами их убежища все нарастал, разрушив иллюзию до основания.

– Правда? – прошептала она, подняв подбородок.

– Но если это игра, то вы желаете победить?

– Конечно. А вы не хотите победить? Разве все это не определяет, что сделаете вы, и что сделаю я, и кто выйдет победителем?

Эшдон кивнул и, сложив руки на груди, посмотрел на нее.

– Тогда давайте завершим немедленно, – велел он. – Я заплатил вам, но вы пока не расплатились со мной. Снимите корсет. Хочу видеть то, за что заплатил.

– Вы же не хотите сказать, – возмутилась она, – что желаете этого теперь!

– Именно теперь, – спокойно ответил он.

– Но мы же не совсем одни. Вокруг люди, готовые…

– Мне нет дела до того, на что они готовы или что они увидят. Уединение не было условием нашего договора. В будущем советую быть осторожнее. Успешная куртизанка должна оговаривать все условия заранее. Считайте, что это урок, который вам следует выучить. Когда-нибудь вы меня поблагодарите за это.

– Вы грубиян! Неотесанное, невоспитанное чудовище, – вскрикнула она. Как трудно сердиться, когда приходится сдерживать эмоции!

– Так что же? – поинтересовался он, сев на единственный стул в комнате и скрестив ноги, всем видом показывая, что ему нет дела ни до кого и его не волнует, что весь мир увидит ее обнаженную грудь, увешанную жемчугами. – Я грубиян. Снимите корсет.

– Никогда!

Эшдон изогнул бровь.

– Вы стыдитесь своей груди?

– Нисколько! У меня очень красивая грудь.

Эшдон улыбнулся:

– Соглашусь с вами или нет только тогда, когда увижу ее. Я сообщу вам свое мнение.

– Что? Неужели вы собираетесь оценивать мою грудь? – задохнулась она, схватившись за корсет.

– Почему нет? У куртизанки должно быть хорошее снаряжение. Вы же хотите получить самую высокую цену, не так ли?

– Послушайте меня, вы, ужасный человек, – сказала она сквозь стиснутые зубы. – Я… я передумала быть куртизанкой. Все это смешно и совершенно бессмысленно.

– Только не для меня, – зловеще рассмеялся он. – Долги надо платить, и вы заплатите, Каро.

– Никогда.

– Заплатите, далее если мне придется сорвать с вас все и оставить вас голой. – У него было такое выражение лица, что она ему поверила. – Я слишком много проигрывал, и вам нравится напоминать мне об этом. Не хочу проиграть по вашей воле.

– Вы не можете надеяться, что я захочу это сделать! – взмолилась она, сложив руки на груди.

– Почему нет? Вы же однажды согласились это сделать. Никто не заставлял вас идти на эту сделку. Всего несколько минут тому назад вы были настроены по-другому. Может, мне снова поцеловать вас? Приласкать вас? Тогда вы охотно ступите на проторенную тропу и согласитесь обнажить свою грудь для меня.

– Вы ужасный, противный и… ужасный! – задохнулась она. Но на самом деле он был совершенно прав. Оставалось только ненавидеть его за это. – Что вы имеете в виду под «проторенной тропой»? Уверяю вас, что я никогда не делала этого, никогда не думала… Что кто-нибудь, когда-нибудь…

– Да, – прервал он ее, изобразив полнейшую скуку. – Совершенно уверен, что все это ново для вас. Ваша невинность, можно даже сказать, ваше наивное поведение многое говорит в вашу пользу.

Каро отшатнулась, словно ее ударили. Только в устах Эшдона неопытность в прелюбодеянии могла прозвучать как оскорбление.