Соблазнительное предложение - Дженнифер Хеймор Страница 38

В течение нескольких следующих дней Люк не раз нашел отличное применение своему галстуку. И ее чулкам. И двум ярдам мягкой хлопковой веревки, купленной им в ларьке в базарный день.

Как выяснилось, Эмме действительно нравилось, когда ее связывают. А ему ужасно нравилось это делать. Он связывал ее запястья. Щиколотки. Привязывал ее к стулу и овладевал, как хотел. Привязывал к столбикам на кровати, и она лежала перед ним распростертая – к его вящему удовольствию и к ее тоже. Жаль только, мебели в комнате оказалось маловато, но увы, это была всего лишь простая деревенская гостиница.

И она выкрикивала его имя. Кричала в экстазе. Достигала пика чаще, чем он мог сосчитать. И ни единого раза не попросила его прекратить. Люк совершенно не сомневался, что ей это и в голову не приходило, даже тогда, когда он затягивал на ее руках и ногах замысловатые узлы, не позволявшие ей шевельнуться.

Связанная Эмма представляла собой соблазнительнейшую эротическую картинку, приводившую его в благоговейный восторг. Он и раньше связывал женщин. Некоторые это ненавидели, и далеко не одна потом обзывала его ублюдком. Некоторым это вроде бы даже нравилось, но ни одной настолько, насколько Эмме. Она как будто наслаждалась этим, кожа ее становилась настолько чувствительной, что малейшее прикосновение заставляло ее содрогаться, а нежное поглаживание доводило до пика удовольствия.

Он никогда раньше не получал такого сексуального насыщения. Никогда не чувствовал себя более спокойным. Все те острые края внутри, которые прежде так мучительно его царапали, сейчас сгладились и лишь слегка задевали.

И все-таки в их последнюю ночь в Беррике-на-Твиде ночной кошмар вернулся.

Он заснул после очередного раунда неистовых постельных игр и несколько часов крепко проспал. А потом началось.

Люк бежал быстро, как только мог. Камешки и ветки хрустели у него под ногами. Он подбегал к ручью в Айронвуд-Парке, надеясь добраться до леса, где можно спрятаться под деревьями. Но все напрасно. На руке сомкнулись пальцы, стиснули мощным, толстым обручем, дернули назад. Он посмотрел в разгневанное, перекошенное лицо отца, учуял резкий запах шерри и вздрогнул. Он ненавидел запах шерри.

– Как ты смеешь убегать от меня? – грозно прошипел отец.

Люк не ответил. Он слишком испугался, чтобы ответить. Герцог придвинулся еще ближе, его пронзительные зеленые глаза словно нырнули в душу Люка.

– Посмотри на себя! Ты никогда не сможешь скрыть свое истинное уродство, Лукас, свою врожденную дурную натуру. Так что и не утруждайся напрасно. Ты никогда не будешь похож на брата. И никогда не станешь наследником, потому что не достоин этого. Слышишь меня? Ты никогда не будешь достойным! Никогда!

Люк всегда хотел спросить: «Почему? Почему ты меня так ненавидишь? Что я сделал?»

Но он знал, что сделал, – он существует. Само его существование вызывает у отца отвращение.

Герцог шумно вздохнул, и Люк вздрогнул. Он знал, что последует дальше.

– Повернись. Раз ты отказываешься сам изгнать из себя зло, мне придется выбить его из тебя.

– Нет, отец! – захныкал Люк, но его голосок звучал так жалко по сравнению с гулким, подавляющим голосом отца.

Герцог швырнул его на землю, задрал на нем рубашку, взмахнул хлыстом. Люк скорчился на земле, но хлыст уже со свистом разрезал воздух и опускался, чтобы располосовать его кожу…

Люк рывком сел и, задыхаясь, нагнулся вперед. Спина горела от удара. Кровь течет? Он извернулся, пытаясь разглядеть… И постепенно сообразил, что он в постели. Одет в рубашку, мокрую от пота, а не от крови.

Рядом заерзала Эмма.

– Что случилось? – пробормотала она. – Что такое, Люк? Ты хорошо себя чувствуешь?

Проклятие! Его трясло. Он дрожал, охваченный детским страхом, боялся человека, умершего двадцать лет назад.

«Теперь он до меня не доберется», – с надеждой подумал он, но внутренний голос был неумолим: «Уговаривай себя, сколько хочешь, все без толку. Как всегда».

– Люк?

– А? – дрожащим голосом отозвался он, не в силах перестать трястись. Ну что с ним такое? – Да.

Она уже полностью проснулась и села рядом, положив ладонь ему на плечо. Люк с трудом удержался, чтобы не отшатнуться. Кожа казалась содранной, словно ее только что исполосовали кнутом в лохмотья, хотя он понимал, что это всего лишь сон. Его не били. Не били!

– Ты дрожишь.

– Все хорошо, – буркнул Люк. Разумеется, это была ложь.

– Нет. Ничего хорошего.

Голос звучит ровно. Успокаивающе. Но в нем слышится жалость. Только этого еще не хватало. Он столько всего разделил с Эммой – намного больше, чем с кем-нибудь еще. Но есть места, куда он просто не может ее впустить, и это одно из них.

Люк, пошатываясь, выбрался из кровати, пытаясь вспомнить, куда бросил бриджи и сюртук, и долго шарил в темноте, пока не отыскал их.

– Что ты делаешь? – Теперь в ее голосе звучала тревога.

– Мне необходимо прогуляться.

– Люк, сейчас глухая ночь. Все хорошо…

Он сражался со штанинами найденных на полу бридж.

– Нет, – с трудом выдавил сквозь сжатое спазмом горло. – Мне необходимо прогуляться. Я вернусь позже.

– Люк, не убегай. Останься со мной.

Он толком не застегнул бриджи и с шумом втягивал воздух в легкие, торопясь срочно отсюда выбраться. Схватил сюртук с колышка на стене у двери, вытащил ключ из замка, распахнул дверь и вывалился в коридор. Попытался всунуть ключ в замок – руки дико тряслись, но ему все-таки удалось запереть дверь. Он знал, что Эмма терпеть не может, когда он ее запирает, но раз уж он не в состоянии сделать что-нибудь еще, то следует предпринять хоть какие-то шаги, пусть бестолковые и бессмысленные, чтобы обезопасить ее.

Навалившись на дверь, Люк закрыл глаза, сжимая ключ в кулаке. Здесь, в темном коридоре, ему дышалось чуть легче. Все еще трясущимися пальцами он пригладил волосы.

Это все иллюзия. Все то, чем он занимался с Эммой. Дразнящий привкус рая, но все это не взаправду. Раньше или позже ему снова придется бежать от своих демонов, но они его схватят, напомнят о его недостатках и превратят в прах.