Прикосновение - Колин Маккалоу Страница 38

— Да, моя кузина. Элизабет Драммонд.

— Должно быть, красавица, если сумела вас окрутить.

— Понятия не имею, — не моргнув глазом отозвался Александр. — Я видел ее старшую сестру Джин — прелестная, бойкая девчонка. А Элизабет еще не выпускали из детской, когда я в последний раз приезжал в Шотландию.

— О, вот как?.. Сколько же ей сейчас? — еле выговорила Констанс.

— Шестнадцать.

Чарлз поперхнулся виски, разговор на некоторое время пришлось прервать.

— Невеста почти вдвое моложе вас, — заметила Констанс и расцвела ослепительной улыбкой. — Чудесно, Александр! Юная жена — то, что вам нужно. Чарлз, пей помедленнее! Это же виски, а не вода.

По воле обстоятельств на «Авроре» везли и заказанный Александром динамит; коносамент он получил с той же почтой, что и письмо от Джеймса Драммонда. Известие о том, что Элизабет путешествует на борту «Авроры», не обрадовало Александра: он знал, что на корабле всего десяток пассажирских кают, удобства и еда в лучшем случае второго класса. Вдобавок ко всему его невесте предстояло провести в море два с половиной месяца и обогнуть мыс Доброй Надежды — вместо того чтобы сократить путь, проплыв через Суэцкий канал.

Как только Рубикон был перейден и обратный путь отрезан, Александр занервничал, стал раздражительным, срывался на всех подряд, в том числе и на Саммерсе. А если в самое ближайшее время он пожалеет о своем выборе? Почему он сразу не сообразил, что его невеста — совсем девчонка? Почему не удосужился подсчитать ее возраст? Единственными юными девушками среди его знакомых были дочери Дьюи — поздоровавшись с ними, Александр напрочь забывал об их существовании. Руби всякий раз встречала его в новом образе: Клеопатры, пресытившейся Цезарем, Аспазии, увлекшейся политикой, Жозефины, убежденной, что он ее бросит, Екатерины Медичи, любующейся перстнем с ядом, Медузы, взглядом обращающей мужчин в камни. И Далилы, готовой совершить предательство.

В Сидней Александр отправился в середине марта, когда приморская равнина изнуряла невыносимой влажностью, а в городе говорили лишь о сточных водах и вони. Александр был готов на все, лишь бы избавить Элизабет от лишних волнений — он хорошо представлял себе, как воспитывал дочь Джеймс. С другой стороны, разве не по этой причине он, Александр, выбрал ее в жены? Добродетельную девственницу, необразованную и неопытную, робкую провинциалочку, которая видела джем только по воскресеньям, а жаркое — по самым большим семейным праздникам. Этот мир Александр знал изнутри и ненавидел. И надеялся на то, что Элизабет тоже ненавидит его и ждет только случая, чтобы вырваться на свободу, глотнуть свежего воздуха.

Но когда Александр увидел ее — сидящую на сундуке, с чинно сложенными поверх сумочки руками, с ног до головы закутанную в варварски душную и кусачую шотландку цветов клана Драммондов, — он понял, что надеялся напрасно. Сиротская поза говорила о том, что волны судьбы вынесли ее в чужой мир, который Элизабет не знала и не хотела знать. Серая мышка. Существо, забитое и сломленное отцом и вдобавок — в этом Александр ничуть не сомневался — священником ближайшей церкви. Помня об этом, он решил вести себя деловито и сдержанно, но его сердце сжималось от тоски. Нет, ничего у них не выйдет!

И поскольку рядом не оказалось мудрой и опытной пожилой женщины, которая объяснила бы, что он все перепутал, Александр понятия не имел, что ошибся в своих суждениях. Однако он продолжал действовать строго по плану: встретил невесту и без промедления женился на ней.

Единственный день, который он провел с Элизабет до женитьбы, и обнадежил Александра, и обескуражил. Одета она была отвратно, цвета ее глаз и волос слишком напоминали его собственные и потому не вызывали инстинктивного влечения, но, присмотревшись, Александр убедился, что со временем Элизабет расцветет. Ее глазами, широко расставленными, большими темно-синими, он залюбовался. Как только Элизабет оделась по моде и дополнила туалет драгоценностями, стало ясно, что Александру не придется за нее краснеть. А робость и молчаливость со временем исчезнут, убеждал он себя, от простонародного шотландского выговора отучить ее будет еще проще. Достойно поблагодарить мужа за бриллиантовое кольцо она не сумела, но за две недели, прошедшие после свадьбы, ни разу не подумала отказываться от супружеских обязанностей.

К ней в постель Александр приходил с уверенностью мужчины, искушенного в науке страсти, на своем веку сменившего множество любовниц. Он не учел одного: что все прежние подруги сами зазывали его в постель, то есть желали его. И Александр охотно доставлял им удовольствие, а они в ответ молили о продолжении. Разумеется, он понимал, что Элизабет слишком юна и невежественна, чтобы жаждать соития, но не сомневался, что за пару минут сумеет ласками разбудить в ней страсть. Когда же этого не произошло, он растерялся, ибо Александр Кинросс был отнюдь не донжуаном, а блестяще образованным инженером с бурным темпераментом, который привык проявлять, радуя себя и любовницу. Но глупая девчонка не позволила даже раздеть ее! Как же он мог вызвать у нее возбуждение? Александр всерьез полагал, что шестнадцатилетняя девушка давным-давно созрела, а Элизабет оказалась кислой на вкус и совсем еще зеленой вишенкой. Она вежливо терпела его домогательства, не смея напрямик отказать ему, — очевидно, именно так ее готовили к исполнению супружеского долга, бесхитростного и унылого. После трех неудачных попыток взять штурмом эту цитадель глубоко разочарованный Александр удалился. Мало того, в душу к нему закрались сомнения; неужели все эти годы он ошибался и женщины, которые вроде бы так легко воспламенялись от его прикосновений, просто изображали страсть?

Но бессонная ночь в собственной постели вернула ему былую уверенность. Не так-то легко провести мужчину, способного отличить золотоносную руду от обманки, а воспоминания о ночах с Руби доказывали, что насчет своих способностей он не заблуждался. Она ничуть не притворялась — наоборот, истекала соком, вожделела, была изобретательна и неутомима. Но осознание, что он не герой-любовник, оказалось донельзя унизительным! Почему он не сумел растормошить Элизабет? «Я не тщеславен, — твердил себе Александр, не подумав, что кое-кто счел бы его замшевый наряд верным признаком тщеславия, — да, я не тщеславен, но у меня неплохое тело и приятное лицо. Я богат, я преуспеваю и многим нравлюсь. Почему же с женой я потерпел фиаско?»

На этот вопрос Александр не нашел ответа.

Без ответа вопрос был и к моменту отъезда из Сиднея, хотя позади остался десяток ночей холодной супружеской любви. Элизабет просто лежала неподвижно и терпела.

Если бы Элизабет сообразила, что происходит, она не нашла бы лучшего способа заинтриговать мужа — сейчас для него она была единственной в мире женщиной, которую ему не удавалось обвести вокруг пальца, очаровать неотразимой улыбкой, взбесить и тем самым проложить кратчайший путь к вспышке страсти и безумному экстазу. Он словно женился на льдинке, в глубине которой таилось живое существо, и если бы он нашел способ растопить лед, он почувствовал бы себя царем мира. Александр влюбился в нее потому, что не сумел обаять, не смог сделать так, чтобы при виде его у Элизабет сияли глаза, не добился ничего, кроме безропотного послушания.