Полынь и мёд - Лина Манило Страница 38

Ксения.

– Всё-таки хорошо, что подвернулась эта типография, – замечает Иван, расслабленным жестом поправляя волосы, которые после пары порций коньяка уже не столь идеально уложены. – Хоть повидались вот так, вживую. Всё-таки все эти детища прогресса – неравная замена.

Он вообще очень расслаблен сейчас. Сидит в огромном кожаном кресле возле камина, вытянув перед собой длиннющие ноги, и цедит дорогущий коньяк из красивого «пузатого» бокала. Пиджак сброшен ещё в пороге, на белоснежной рубашке расстёгнут ворот, открывая загорелые ключицы. Породистый мужик, как арабский скакун.

– Соскучился по мне, Ванюша? – смеётся Рома, а у меня сердце тает от его хрипловатого смеха. Или оно тает, потому что я выпила бокал шампанского? Не потому же, что влюблена, правильно?

Я сижу на диване, обитом чёрной шелковистой тканью, ноги заботливо укрыты клетчатым пледом, а Иван подливает мне ещё шампанского в опустевший бокал, а оно принимается задорно пузыриться. В его доме тепло и уютно, просторно и… пусто. Не знаю, живёт ли он с кем-то или коротает вечера одиноким волком, а спрашивать неприлично. Но этим вечером, рядом с Ромой, мне хочется, чтобы все-все вокруг были счастливы. Такое простое желание, и неосуществимое, но позволю себе эту глупость – пустую надежду на вселенскую радость.

– Конечно, соскучился, – кивает Иван, допивая третий бокал, и широко улыбается. – Скоро к вам приеду, горка важных дел скопилась, так что недолго тебе без меня томиться придётся.

Они общаются легко и свободно – именно так, как и должны разговаривать старинные друзья, и складывается впечатление, что меня ввели в какой-то очень узкий круг, куда хода посторонним нет. И пусть статус наших с Литвиновым отношений вовсе неясен, хочется верить, что всех подряд Рома с Иваном не знакомит.

От выпитого шампанского голова слегка кружится. Или она кружится потому, что Рома так близко? А он… обхватывает мои плечи рукой и прижимает к своему боку, и я ныряю ему под мышку, краснея то ли от алкоголя, то ли от жара его тела в опасной близости. Иван смотрит на меня в упор, но молчит, лишь лёгкая улыбка дрожит в краешках губ.

– Ах, любовь-любовь, – выдаёт он цитату из детского мультика, а я пожимаю плечами.

Ну, ладно, официально признаюсь: влюбилась. Даже почти не боюсь этого распирающего и такого огромного чувства.

Вечер плавно течёт, завтра утром у нас самолёт, а я так радуюсь, что удалось вырваться из душного города и офиса и побывать у весеннего моря. И пусть за горами работы почти не получилось его увидеть живьём – всё больше через оконные стёкла, но только от одной мысли, что оно плещется где-то рядом, становится очень светло и радостно.

Стараюсь не думать, что за всё это время мне ни разу не позвонил никто из домашних. Три дня, Господи, целых три дня, а мама даже не отправила смс, чтобы узнать, как у меня дела. Это вообще нормально? Так в хороших семьях, крепких семьях бывает? Я веду себя ребячливо – не звоню и никак не тревожу их, обижаюсь, дуюсь, но ведь это я уехала в командировку, не они. Ох, больно.

– Всё хорошо? – шепчет мне в волосы Рома, когда Иван поднимается со своего места, чтобы включить музыку. – Ты тихая очень.

– Всё да, всё хорошо, – спешу заверить, а голос слегка подрагивает. Чёртово шампанское, это всё оно виновато. Вот сейчас, если ещё немного выпью, могу начать плакать и жалеть себя. Потому и не люблю пить, что становлюсь очень странной.

Тем более, когда Рома вообще ни капли спиртного в рот не взял, как-то даже неловко хлестать шампанское бокалами. Хотя и выпила всего полтора, надо завязывать.

– Ничего, не обращай внимания.

– Снова пытаешься меня обмануть, – хмыкает, а я качаю головой, и волосы падают на лицо, даря иллюзию, что за ними можно спрятаться от всего на свете. – Вся напряглась, зажалась, пальцы вон аж побелели. Я всё вижу.

Видит он, пфф!

Я перевожу взгляд на свои руки, которыми обхватила бокал на тонкой ножке, а они и правда, слишком крепко вцепились в хрусталь, хотя я сама этого даже не чувствую. Чёрт, совсем же не хотела думать о домашних, убеждала себя все эти дни, что всё в порядке, но сердце так сильно ноет, что больно дышать.

Рома, словно лучше меня самой понимает мое состояние, резко поднимается на ноги и, нахмурившись, ведёт куда-то за собой. Ваня лишь пожимает плечами, настраивая стереосистему на нужную волну, наверняка уже привычный к выходкам своего лучшего друга. Я же, так и не выпустив проклятый бокал из рук, торопливо перебираю ногами. Стараюсь не отставать и не свалиться, настолько широкий у Ромы шаг. Он вообще очень стремительный, точно ветер над степью.

Миновав широкий коридор и просторную прихожую, Рома толкает входную дверь, и мы оказываемся во дворе, где между ветвями высокого кипариса запутался ветер. Хорошо, что в доме Боголюбова не принято разуваться, иначе босиком бы сейчас осталась.

Я не знаю, зачем мы здесь, но ночь такая тихая, а воздух такой чистый, что совсем немножечко, но успокаиваюсь. Нет уж, я не стану плакать, потому что в моей семье всем надоела. Я начну новую жизнь, в которой буду помнить в первую очередь о себе, а не о потребностях той, что почти меня ненавидит. Хватит. Завтра же займусь поисками квартиры, а домой больше ни ногой. Даже вещи забирать не стану, новые куплю.

– Присаживайся, – приказывает Рома, подталкивая меня к белоснежным уличным качелям, и я почти падаю на попу, удерживая бокал на весу. Мне вообще кажется, что он врос в мою руку. – Что случилось? О чём ты думаешь?

Господи, и откуда в нём столько энергии и настойчивости? Прёт буром, не отделаться. Но я не хочу ему жаловаться, не хочу прибавлять ещё и своих проблем – ему и так, есть о чём беспокоиться.

– Ничего, всё нормально, – решительно заявляю, насупившись.

Рома присаживается на корточки напротив, обхватывает мои колени руками и смотрит прямо в душу.

– Никогда мне не ври, договорились? Терпеть этого не могу.

– Я не вру. Всё хорошо, просто… взгрустнулось. Может же быть такое? Или я обязана всегда ходить весёлой и улыбаться? У меня не может быть поводов для печали?

Понимаю, что зря завожусь, но я так боюсь озвучивать свои мысли, потому что стоит начать говорить об этом, уверена – расплачусь, а мужчины не так чтобы любители женских слёз. Да и самой неприятно сидеть перед Литвиновым с распухшим красным носом и мотать слёзы на кулак.

– Ну, снежная королева, чего нос повесила? – проводит пальцами вверх по моей руке, и мурашки вприпрыжку скачут за его движением, разлетаясь огненными искрами вокруг.

– Ничего… просто… ай, глупости,  – отмахиваюсь, и остатки шампанского чудом не выливаются Роме на голову.