Разбивающий сердца - Яна Мелевич Страница 38

Скотина, мудак и сволочь. И зла на него не хватает, потому что эта дурацкая игра кошки с мышкой уже достала, но все не закончиться. Почему я еще не ушла?

Этот вопрос мучает меня, раздирает подсознание. Я все пыталась ответить на него, когда ехала в этот элитный район, где ошейник у собаки местной модницы стоит дороже всех моих вещей. Он же вспыхнул в моей голове, когда Никита открыл двери и поприветствовал своей мерзкой ухмылочкой, скользнув по мне хитрым взглядом, хотя сам едва стоял на ногах. Его задала себя сейчас и уверена задам его десятки тысяч раз, падая рядом на край подушки, ощущая, как он обнимает меня рукой.

Мы не говорим, просто молчим и смотрим каждый в свою сторону. Какая-то дурацкая ситуация. Ни друзья, ни любовники – вообще никто друг другу, но мои пальцы задирают рукав его домашнего свитера, а кончики пальцев исследуют белые рваные шрамы. Один порез, два, а этот третий был очень глубоким. Наверное, потерял много крови и пытался закончить свою линию жизни. Одни шрамы заметнее, другие едва видны. Нос щекочет запах дыма, и я непроизвольно тянусь к сигарете, когда он подносит пальцы к моему лицу, зажав ее между ними. Один вдох – горький дым наполняет легкие.

- Фу, мерзость, - кривлюсь от привкуса табака и шоколада. – Менее бабское курить не можешь?

- Вишенка есть и трава, - гогочет этот придурок, за что получает шлепок по животу. Ойкаю, отбив ладонь, но мне в три раза легче, чем час назад. Ни в нашем времяпрепровождении, ни в чем другом нет смысла. Просто два человека зависают друг с другом и пытаются удержать на плаву остатки ускользающего разума.

- Ты с ним спала? – спрашивает Воронцов, поворачиваясь ко мне на бок. Убирает свою руку, дабы опереться на нее и смотрит выжидающе, пока я делаю то же самое, оставляя голову на подушке, отодрав себе еще немного пространства.

- Я бы хотела, - отвечаю максимально правдиво, скользнув взглядом по кулону. Подхватив пальцами, осторожно провожу по изображению какого-то святого.

Если честно, я так плохо разбиралась в вопросах веры, что не отличила бы и Иисуса от обычного человека, вздумай кто-то преподнести его святым. Но почему-то сейчас, глядя на это изображение, я пыталась соотнести Никиту и веру. Получалось откровенно плохо и видимо недоверие отразилось у меня лице, потому что он накрыл ладонью мои пальцы, сплетая их в замок.

- Знаешь кто это? – с улыбкой спросил, на что я лишь покачала головой, чуть крепче сжимая наши пальцы.

- Блаженный Феофил. Очень странный парень для святого, но церковь сама по себе достаточно спорный инструмент власти в руках сильных мира сего.

Честно говоря, и эти вопросы мне хотелось обсуждать меньше всего. Но раз уж сегодня день такой, то почему бы нет? Или так я пыталась избежать очередного диалога о Романе, заинтересовавшись внезапно темой, очень для меня спорной.

- И в чем его святость? – тихо поинтересовалась, отпуская его руку, но позволяя ему поглаживать кожу на моем запястье. Никита отпустил меня и перевернулся на спину, заложив одну руку под голову, а второй вновь потянувшись к сигаретам. И лишь когда тлеющий кончик засветился в полумраке частично скрытой шторами комнате, он выдохнул:

- Его глубоко верующая матушка дважды пыталась утопить его во младенчестве за то, что он отказывался от грудного молока. А один раз пыталась положить его между мельничными жерновами, чтобы они его раздавили. Младенец сильно пострадал от этих манипуляций, это и предопределило его юродивость. Кривенький Фома подрос, осиротел и, странно одетый, начал скитаться по весям. Затем через несколько десятков лет принял схиму под именем Феофил. По какой-то причине ему нравилось обмазывать свои руки фекалиями и протягивать их для поцелуев знатным дамам, которые на его юродивость покупались и целовали их.

Я скривилась, брезгливо покосившись на медальон и фыркнула громко, проворчав:

- Нашел себе святого! Не мог найти кого поприличнее? – улеглась на живо, обнимая подушку, глядя искоса на молчавшего Никиту, продолжавшего курить. – Боже, надеюсь это не история твоей жизни.

Он тихо рассмеялся, поворачивая ко мне голову и что-то в его взгляде меня совсем не располагало на смех в ответ. Более того, услышав дальнейшие слова, я вовсе забыла, как дышать.

- Знаешь, - выдохнул он, придвигаясь ближе, понижая голос почти до шепота и выдыхая. – История Фомы просто ерунда по сравнению с тем, что творят иногда взрослые с детьми. Младенец даже не вспомнит этого, останутся только шрамы и увечья. А я запомнил. Все. Каждое прикосновение к себе, потому что уже мог говорить, кричать, видеть и слышать. Мы немного похожи с ним – оба совершенно были не желанны.

Я приподнялась на постели, глядя на него прямо. Ни говоря ни слова, смотрела в его лицо, пытаясь понять и боясь спросить напрямую. Даже в тот момент, когда Никита расхохотался снова, выдохнув мне:

- Шутка, неужели поверила? Просто выбрал по приколу, не делай таких глаз, - выдохнул он дым, сползая с кровати и потягиваясь.

– Так что, твой дружок совсем не сломался? Уважаю парня – перед ним голая баба, а он стойкий оловянный солдат, - насмешливо произнес, поправляя свою прическу у зеркальной стенки.

Я медленно повернулась к нему. Разглядывая его отражение и все пыталась соединить воедино свои мысли. Отделить ложь от правды или просто принять произнесенное как данность. С трудом дыша, сжала пальцы, сминая мягкий шелк покрывала, задавая один единственный вопрос:

- Почему?

Он замер на месте, убирая пальцы от своей взъерошенной прически и мы снова встретились взглядом в зеркале. Упрямый – это мой, его - дерзкий и насмешливый. За которым было там много и одновременно абсолютное «ничто».

- Почему ты вцепился в меня? Почему так относишься к Роме? – выдала, наконец то, что меня мучило все это время. Ждала ответа, однако Никита молчал, делая вид, что изучает свои ногти.

- Говори! – крикнула почти на грани истерики и безумия, нахлынувшими так внезапно.

Будто шторм в летний безветренный день, сносящий все на своем пути. Без всякого сожаления и тактичности. Никакой логики и разумности – только один сплошной поток эмоций.  Возможно я сошла с ума, а все вокруг просто дурной сон, кошмар. И я все еще не могу проснуться, потому никак не отодвинулась, когда Никита медленно повернулся и вальяжным шагом подошел ко мне, усевшись на корточках возле кровати, продолжая просто смотреть сквозь полуопущенные ресницы.

- Ты очень на нее похожа, - задумчиво произнес, сцепив пальцы в замок, опираясь о них подбородком. – Так сильно, что я подумал, будто она снова жива.

- На кого? – непонимающе уставилась на него, вздрогнув, едва он расцепил руки, потянувшись к моим волосам, задвигая одну прядь за ухо. А затем внезапно сжал волосы в кулак, поднимаясь, ставя одно колено на постель и заставляя меня задрать голову. Он склонился так. Что наши лбы соприкоснулись, и Никита закрыл глаза, продолжая удерживать, но не причиняя боли.

- На мою мать, Аня.