Лев Лангедока - Маргарет Пембертон Страница 38

— И тем не менее вы пробрались к нему в спальню среди ночи? — язвительно спросил Рафаэль.

— Не за тем, чтобы заниматься любовью! Матерь Божья, если бы вы только знали! Как раз теперь, когда я обратилась к нему за помощью, он оттолкнул меня! Леон всегда обращался со мной, как обращается любой знатный мужчина с самой ничтожной из своих крестьянок.

— И вы это терпели?

Рафаэль вдруг ощутил приступ такой острой ревности, на какую не считал себя способным.

Голос Мариетты едва не сорвался в рыдание.

— Нет, только нынче ночью. Всего на минуту… а потом он назвал меня шлюхой.

— С чего бы это, если вы всегда ему отказывали?

— Из-за вас, — ответила она. — Потому что он считает, будто я приняла предложение выйти за вас замуж.

— А вы не приняли?

— Нет. — Глаза ее были полны такой боли, что у Рафаэля де Мальбре дрогнуло сердце. — Поймите, я люблю Леона. Я всегда буду любить только его.

Гнев Рафаэля утих. Даже ревность его поблекла. Он понял, что получил чистую отставку.

— Бедная вы моя малютка! Я больше не причиню вам боли, даю слово! Идите и ложитесь в постель. Вы вся дрожите.

— А Леон? — спросила Мариетта, и в глазах у нее промелькнула искорка страха.

Рафаэль позволил себе улыбнуться — кривовато, если сказать по правде.

— Я не стану пронзать его шпагой, если вы именно этого боитесь. Спокойной ночи, дорогая.

Он наблюдал за тем, как Мариетта идет к себе в комнату по коридору, полному теней, — одинокая фигурка с поникшими плечами. Потом захлопнул дверь своей спальни и направился к комнате друга.

Леон стоял и смотрел на темные стекла окна, когда вошел Рафаэль. Он еще не был готов улечься в постель. Тело его блестело от света еще не погашенных свечей, и Рафаэль, глянув на его массивные плечи и мощные бицепсы, вздохнул с облегчением: хорошо, что он явился сюда не с намерением сразиться.

Леон обернулся, и лицо его помрачнело. Рафаэль де Мальбре был последним из тех, кого он сейчас хотел видеть. Слова Мариетты все еще звучали у него в ушах, полные такой жестокости и правды, что он не мог не поверить им.

— Я хотел бы поговорить с тобой, друг мой, — заговорил Рафаэль, непринужденно усаживаясь в кожаное кресло и наливая себе бренди. На столике поодаль он заметил несколько пустых графинчиков. Выходит, не только он захотел при помощи спиртного заглушить свои чувства.

Леон молча ждал, расправив плечи.

— Кажется, мне не удастся соблазнить очаровательную Мариетту титулом герцогини де Мальбре.

В ответ последовало молчание.

— Кажется, сердце ее принадлежит другому, и это очень преданное сердце. Жаль, что с ним обращаются столь жестоко, дружище.

Леон медленно перешел в центр комнаты и посмотрел на Рафаэля.

Тот покачал головой и продолжил:

— Господи Милостивый, да ты просто глупец, Леон! Жениться на таком стариковском утешении, как Элиза, в то время как ты мог бы взять в жены Мариетту. Ты что, спятил? Элиза никогда не станет хозяйкой Шатонне, а Матильда только и может, что привести твой дом в упадок, лишить его порядка и уюта. — Рафаэль выразительно передернул плечами. — Сколько лет мы с тобой знаем друг друга? Двадцать? Двадцать два? Я знаю, чего ты хочешь от жизни. Воспитывать своих детей здесь, под солнцем юга. Ездить вместе с ними на соколиную охоту. А Элиза доверит своих детей плаксивой няньке, а потом им придется жить в каком-нибудь аристократическом доме в Париже. Ни на что иное Элиза не способна. Она устает, протанцевав всего один танец. Она устает от езды верхом очень скоро, не говоря уж о соколиной охоте. Она утомляется даже от игры в шахматы.

Немного погодя, хоть и не сразу, он готов был добавить, что Элиза с легкостью откажется и от интимной близости. Однако есть вещи, о которых говорить не положено, и Рафаэль сообразил, что едва не переступил допустимую границу. Он налил себе еще бренди.

— К чему, собственно, такая стойкая привязанность к Элизе Сент-Бев, если есть женщина, которая тебе гораздо больше подходит? Женщина, которая тебя глубоко любит.

Леон прижал пальцы обеих рук к пульсирующим вискам.

— Боже милостивый, Рафаэль, это продолжалось шесть лет! Долгие шесть лет я бережно хранил память об Элизе. Она воплощала в себе все, чем я дорожил. Шатонне… Лангедок… Я строил планы нашей совместной жизни здесь… — Леон вдруг умолк, и на лице его появилось выражение такой душевной муки, что Рафаэль протянул ему свой стаканчик бренди. — Если бы я не встретил Мариетту, я женился бы на Элизе.

— И умер бы от скуки, — закончил вместо Леона фразу его друг.

Леон улыбнулся, но улыбка эта была полна горечи.

— Несомненно, — сказал он. — Я и теперь в ужасе от нескончаемых разговоров о моде и прочей чепухе, которые мне приходится вести в Лансере. Чем занимается король, знает ли королева о связи его величества с мадам де Монтеспан — меня это никогда не занимало и не будет занимать.

— Тогда зачем на ней жениться?

— Я и не женюсь. Завтра же поеду в Лансер и сообщу ей об этом. Элизе это причинит непереносимую боль, но иного выхода у меня нет. Я понимаю теперь, что не люблю ее и никогда не любил. То была мечта… или мираж, назови как хочешь.

— В таком случае я предлагаю, — сказал Рафаэль, вставая, — чтобы ты сообщил Мариетте об этом факте, а также еще об одном.

— Каком же?

— Что ты любишь ее.

С этими словами он вышел из комнаты Леона, думая о том, что друзья при дворе не поверят этой истории. Он, Рафаэль де Мальбре, отказался от такого приза, как Мариетта Рикарди, даже без намека на борьбу. Он сам этому удивлялся, но вдруг припомнил, с какой душевной мукой смотрела на него Мариетта своими блестящими зелеными глазами, когда произнесла: «Я люблю Леона и всегда буду любить только его».

Возможно, один этот бескорыстный поступок зачтется ему во искупление того, сколько женских сердец он разбил, скольких мужей обманул.

Мысль была забавной, и Рафаэль усмехнулся, задув свечу и укладываясь в постель. Уже засыпая, он подумал о том, что Селеста тоже хорошенькая девушка и что глупо горевать о любви, которая недоступна.

* * *

Мариетта добралась до постели совершенно измученная эмоционально. Шлюха. Она, Мариетта Рикарди, шлюха!

Уткнувшись лицом в подушку, она подумала, хватит ли ей всей оставшейся жизни на то, чтобы забыть презрительное выражение на лице Леона, когда он оттолкнул ее от себя. Его поведение непростительно. Да, непростительно, иначе не скажешь. И почему она, Рикарди, должна так мучиться оттого, что этот высокомерный, заносчивый мужчина не любит ее?

Она закрыла глаза, и ей пришло в голову, что уж лучше бы ему оставить ее в Эвре, на волю судьбы.