О рыцарях и лжецах - Татьяна Веденская Страница 37

Капелин позвонил мне, как и обещал, но этот звонок раздался в самый неподходящий момент – в ходе разговора, который я не могла назвать ничем иным, кроме как допросом. Собственно, на допросе мне было сложнее, чем теперь, когда я сидела напротив бывшего любовника моей сестры Юры Молчанова. Нет, не так. Напротив Большой Любви моей сестры, напротив человека, который когда-то разбил ей сердце.

А теперь они дружат. Это казалось невозможным, и я все еще помнила, как Фаина уходила в себя и не возвращалась часами, стоило чему-нибудь напомнить ей о призраке Юры Молчанова. Хороший друг. Дружбы между мужчиной и женщиной не существует, за исключением случаев, когда вся любовь уже вычерпана до дна.

Я увидела на экране телефона незнакомый номер и сбросила звонок. Я не знала, кто звонил. Это мог оказаться кто-то от Сережи или кто-то, кто ищет Сережу или угрожает Сереже. Капелин перезвонил еще раз, а когда я снова не ответила, он прислал СМС.

«Занята?..»

Молчанов печатал что-то у себя в портативном ноутбуке, посматривая на меня поверх его заляпанной и потемневшей от времени серой пластиковой крышки. В редакторской комнате, где работала их журналистская бригада, застыл неприятный, ничем не выводимый запах сигаретных бычков – запах еще более неприятный, чем когда в помещении просто накурено. На столе стоял покрытый копотью чайник и тарелка с давно умершими пирожными-картошками. Ворох старых и новых газет, распечатанных листов, исчерканных разноцветными маркерами, замшелые чашки с недопитым чаем. Я успела изучить тут все. Большая Фаина Любовь мариновал меня, как помидор в банке с уксусом. Он никуда не спешил, он работал сосредоточенно, усердно, методично – так, словно меня в комнате и вовсе не было. Я чувствовала, что еще немного – и мною можно будет закусывать.

Занята, ха! Да уж, не дай бог таких занятий. Я отключила телефон.

– Значит, Лиза, ты с мужем не общалась, не встречалась и не связывалась никаким иным способом? – снова спросил Молчанов, неожиданно выныривая из-за «Макинтоша». Я знала, что журналисты не хуже полицейских умеют читать реакцию, а уж Юрка Молчанов с его опытом – из всех них лучший. А я актриса никудышная. Но я старалась.

– Нет, не общалась, – ответила я, хлопая ресницами. Мы играем в «Мафию». Город просыпается. Я ничего не знаю. Я – мирный гражданин. Я не связывалась с Сережей никаким иным способом. Мой телефон был стерильно пуст, я удалила даже сам «telegram». Я закачаю его потом снова.

– А следователи тебя больше не беспокоят? Не звонят, не вызывают, не допрашивают?

– Нет, не беспокоят… вроде. После обыска, по крайней мере. Хотя никогда нельзя быть точно уверенной, что за тобой не следят на улице.

– Это и так, и не так. Серьезно, как-то принято считать, что полиции делать нечего, как только за всеми бегать и наблюдать. Но ведь для них «наружка» и уж тем более прослушивание внутри частных помещений – целое дело.

– Которое они и делают со свойственным им профессионализмом, – съязвила я.

– Возможно. Просто любая прослушка должна быть санкционирована, оплачена государством по ставкам сверхурочных, прописана в отчетах – и так далее. Возможно, за тобой и следили сразу после того, как твой муж драпанул от следствия. Но вот что они будут держать слежку так долго – я сомневаюсь. Там обычно каждый день на счету.

– Твоими устами да мед пить. Скажи мне все-таки, в чем они его обвиняют, – спросила я.

– Да какая разница! Тебе ничего не угрожает, разве этого не достаточно?

– И все же? – переспросила я, и Молчанов нехорошо улыбнулся. У него появилось такое выражение лица, как у ищейки Тоби ^[2] на морде. Юра взял след.

– Лиза, ты с ним не общаешься, ты от него открестилась, как от чумного, но дело его тебе интересно. Странно, Лиза, странно. Почему бы это?

– Отчего же странно, Юрочка. Да я теперь по ночам спать не могу. Представь себе, меня держали в камере. Почти сутки держали – с бомжом или вообще убийцей, я откуда знаю. Потом обыскивали мой дом, причем при этом сильно напугали моего клиента и даже отняли у него телефон. Хорошо, не было дома детей. Но если у клиента только телефон пропал – у меня средства к существованию. Потому что я теперь клиентов домой не могу привести. Я не имею права рисковать их психологическим здоровьем, зная, что парни в форме могут вломиться ко мне в любую минуту. Так чего же странного, если я пытаюсь определить, насколько весь этот кошмар близок к концу?

– А постановление они тебе показывали на обыск? – заинтересовался Юра. Я с радостью рассказала ему все, что знала и помнила об обыске. Это была безопасная зона. Маленький островок в самой глубине Гримпенской трясины. Сама идея привлечь к этому делу Юрку Молчанова родилась в светлой голове моей сестры. Идея была ее, но вертеться на раскаленной сковородке и врать приходилось мне. Юрка должен был узнать крайне урезанную версию происходящего. Такую же, как и следователи. Ничего не знаю, никуда не летаю. Город засыпает прямо рядом с тарелкой подсохших пирожных.

Но мне нужны были результаты Юриного журналистского расследования. И они у Молчанова были. Просто удивительно, сколько всего можно узнать, если показать корочку журналистского удостоверения.

– Твоего Сережу обвиняют в транспортировке и сбыте наркотических средств. Обвинительное заключение еще не готово и не предъявлено, тем более что и обвиняемого нет в наличии. Никто не спешит, так что окончательных формулировок я тебе не дам, их пока не существует. Но дело я видел. И в нем нет ни слова о Воронеже. Да, в придорожном кафе неподалеку от Воронежа действительно был убит человек.

– О господи! – перепугалась я.

– Да уж, твой супруг – просто везунчик. В кафе случилась пьяная драка на бытовой почве. С применением колюще-режущих предметов.

– Это что значит, я не понимаю?

– Да просто подрались черт его знает из-за чего, да ножом пырнули. Банальщина. Даже ехать не стоит, не будет передачи. Мы снимаем для «ящика» от пяти трупов. Ладно, несущественно. Тебе важно другое. Зачинщиком драки, как нам сказали по секрету на ушко адвокаты обвиняемого, был как раз погибший, дальнобойщик. Это подтверждают свидетели в кафе. Дальнобойщик там пил на этой стоянке, пил по-черному. И нож, кстати, которым его зарезали, был тоже его собственный. Погибший к моменту прихода обвиняемого был уже почти невменяемый. О, каламбур получился, – и Юра Молчанов улыбнулся так, словно всю жизнь мечтал срифмовать слова «обвиняемый» и «невменяемый». Я откашлялась и спросила то, что меня волновало больше всего: