Мечты сбываются - Барбара Картленд Страница 37

— Я хотела, чтобы ты подумал об этом… Ты так и сделал!

Граф улыбнулся.

Она знала почему.

Они стали одинаково думать.

— Невероятно, — сказала Одетта, — что я могла ненавидеть тебя, как моя мама, в течение стольких лет подряд.

— Ненавидеть меня? — изумленно повторил граф. — Но за что? И откуда вы обо мне знали?

Она слегка вскрикнула.

— Я совсем забыла… я совсем забыла, что не сказала тебе… кем была моя мать.

— Мы не имели достаточно времени для разговоров, — усмехнулся граф, — с тех пор, как ты перестала быть французской принцессой и приехала в Оксфорд с одним из самых талантливых людей, которых когда-либо выпускал Крайст Черч.

Одетта не смогла удержаться от смеха.

— Девичья фамилия мамы — Хотон.

— Хотон! — воскликнул граф. — Ты хочешь сказать, что она была моей родственницей?

— Очень и очень дальней.

— Но за что же вы ненавидели меня?

Одетта глубоко вдохнула, настраиваясь на исповедальный ответ.

— Примерно восемь лет назад мама написала тебе письмо; она спрашивала, есть ли в твоем распоряжении приход, который можно было бы предложить папе?

Граф весь напружинился.

— Помню! — вскричал он. — Боже правый, помню! И я отказал.

— Ты написал, что, следуя совету своего отца, не делаешь одолжений… родственникам, которые постоянно… жалуются.

— Я помню, — повторил граф, — помню, как написал это письмо.

Он обнял Одетту и торопливо произнес:

— Ты должна простить меня. Не тебе нужно стыдиться, а мне. Я был в гневе из-за проблем, которые доставили моему отцу родственники.

— Папа так никогда и не узнал, что мама писала тебе, но она была глубоко… обижена, и когда… ты назвался в Париже, я хотела… сделать тебе больно.

— А вместо этого сделала больно себе, — резонно заметил граф. — Любимая, и снова без судьбы не обошлось. Сам не ведая того, я возвратил долг твоему отцу.

— Почему ты дал ему эту стипендию?

— Я прочел его книгу и пришел к выводу, что это, безусловно, блестящая работа. Потом я сказал декану, что хочу дать стипендию любому, кто когда-то учился в Крайст Черч и может так писать. Мне прислали на прочтение несколько книг других авторов. Но ни один из них ни в каком отношении не мог сравниться с тем уровнем интеллекта и оригинальности, которыми обладает твой отец.

Одетта вскрикнула от радости.

— Но я объясню более подробно, почему написал то письмо, — продолжал граф. — Моего отца преследовали два родственника, ныне покойные. Одному из них отец имел неосторожность дать огромные деньги, которые тот промотал, ведя беспутный образ жизни; другой же, кузен отца, пытался шантажировать моего батюшку.

— Как ужасно! — прошептала Одетта.

— Это вывело его из себя, — закончил свою историю граф, — и поскольку он рассказал мне об этом, некоторое время я относился к родственникам с подозрением, особенно когда унаследовал титул и они принялись осаждать меня своими просьбами.

— Теперь я понимаю, — кивнула девушка. — Но мама обратилась только из-за того, что не могла больше видеть, как папа растрачивает себя в Эденхеме. Это придало ей храбрости написать тебе.

— Я никогда себя не прощу за то, что был так невнимателен и не навел вовремя справки о твоем отце, — нахмурился граф, — но, может быть, ты простишь меня, если я скажу, что приглашение твоего отца на вакансию в Крайст Черч было моей идеей. Я даже сделал определенный вклад для этой цели.

— О, спасибо! — всплеснула руками Одетта. — Это так чудесно! Как мне отблагодарить тебя?

— Выходи за меня замуж как можно быстрее! — ответил граф. — Иначе все может осложниться, если твой отец решит, что ты будешь жить с ним, когда он переедет в Оксфорд.

— Думаю, на самом деле… ты беспокоишься не об отце… а о себе!

— Это потому, что я прожженный эгоист, — усмехнулся граф. — Но я хочу тебя! Я хочу тебя сейчас, сию минуту и навечно, и я не собираюсь ждать!

Он произнес эти слова столь решительно и выглядел таким властным, что она засмеялась.

Она испытывала бесконечную радость и, не удержавшись, обняла его за шею, пригнула его голову к себе и промолвила:

— Я… постараюсь сделать тебя… счастливым. Я люблю тебя, поэтому мне было так… больно, невыразимо больно… думать, что я… никогда тебя… не увижу.

— Как ты могла так дурно поступить? — пожурил ее граф. — И ты, и я — мы оба страдали. Я больше не допущу, чтоб мы снова прошли через это!

Он вновь целовал ее страстно, до головокружения и, с трудом оторвавшись от ее губ, сказал:

— Завтра вы покинете Оксфорд и поедете со мной в Хотон Рекс. Я хочу показать тебе твой будущий дом и намерен обратиться к твоему отцу, чтобы он обвенчал нас в моей собственной часовне.

— Когда… ты хочешь, чтобы мы… поженились?

— Послезавтра — самый крайний срок, — ответил граф.

Одетту так взволновали эти слова, что ей показалось, будто на них обоих снизошел небесный свет.

— Н-но я не могу… я не могу выйти за тебя замуж… так быстро… Мне нечего… надеть! — призналась она.

Граф рассмеялся.

— Замечание истинной женщины.

— Но я… хочу, чтобы ты… восхищался мною, и считал меня… красивой… Как же это может быть, когда у меня только два платья, — вот это, что на мне, и то, которое я надену завтра?

Граф захохотал.

— Любимая, ты наслушалась этих беспечных женщин в Париже, которые думают только о нарядах. Я буду обожать тебя в любой одежде — и даже без нее!

Одетта покраснела, а он лукаво улыбнулся.

— Я совсем не поверил, что существовал принц.

— У… меня же было… обручальное кольцо.

— Я подарю тебе настоящее.

У Одетты заискрились глаза.

— У тебя, моя любовь, будут любые платья, какие только пожелаешь купить в Лондоне. А затем я предлагаю, если это сделает тебя счастливой, начать наш медовый месяц в Париже, и я куплю все, что тебе понравится, у твоего бесценного Ворта.

На секунду Одетта представила, как бы она выглядела в платьях, сшитых для нее Чарлзом Вортом.

О, это будет бесподобно!

Она взглянула вверх на графа.

Звезды, усыпавшие вечернее небо, образовали вокруг его головы сверкающий нимб.

— Это было бы… замечательно, — вымолвила она, — но на самом деле… не имеет большого значения. Ничто не имеет значения… кроме того, что… ты любишь меня.

— Можешь быть уверена в этом, — ответил граф. — Я люблю тебя, моя дорогая, и ничто другое — даже платья, о которых ты так беспокоишься, — не имеет значения. Мы принадлежим друг другу, а значит, составляем одно целое.