В краю солнца - Тони Парсонс Страница 37

Тесс сидела, поникнув от жары, и не обращала на него внимания. Я подошел ближе и увидел, что это Майлз — англичанин, который вытащил меня из тюрьмы. Он глянул на меня, а когда я углубился в заросли казуарин и начал срезать с деревьев ветки, подошел и остановился рядом. Какое–то время он просто наблюдал, потом кашлянул и заговорил:

— Вы в курсе, что это территория национального парка?

Я бросил на него весьма красноречивый взгляд. Он с усмешкой посмотрел сначала на меня, потом на мачете господина Ботена и больше ничего не сказал.

Я размахнулся и с силой обрушил мачете на нижнюю ветку. Она упала на землю, и я осмотрел ее. То, что нужно. Из веток казуарин можно построить стены. А вот для крыши придется подыскать что–нибудь другое — большие пальмовые листья вполне подойдут. Тогда Тесс не обгорит на солнце. Я знал: пока у нее остается вода, с пляжа она не уйдет.

Я отнес отрубленные ветки туда, где сидела Тесс. Майлз последовал за мной — помощи он мне не предложил. Слух о том, что на пляже раздают воду, быстро облетел окрестности, и теперь к Тесс приходило больше людей. Я принялся за работу: сначала вбил ветки в песок, потом накрыл их крупными пальмовыми листьями. Получилось две стены метра два высотой и плотная крыша. Пока сойдет и так.

На Тесс упала прохладная тень, и она повернула ко мне лицо. Я видел, что между полями шляпы и шарфом, закрывающим нос и рот, ее глаза улыбаются. Я любил жену так сильно, что она заполняла все мое сердце. Мне не нужно было говорить ей об этом: она знала и так.

— Спасибо, — сказала она.

— Не за что, — ответил я.

Когда я подошел ближе, поправляя кое–что, укрепляя стены и щурясь на небо, чтобы определить, под каким углом светит солнце, Тесс легко дотронулась до моей спины, и мы оба поняли что–то важное.

К прилавку с водой медленно приблизился старик. Я отступил назад, давая ему пройти, и оглядел навес — какое–то время продержится. Потом повернулся к Майлзу и увидел, что он чуть ли не смеется.

— Что смешного? — спросил я. В полуденной тишине пляжа мой голос прозвучал неожиданно хрипло и резко.

— Впечатляет, — усмехнулся Майлз. — Настоящий пляжный домик.

Я знал, куда он клонит — по крайней мере, мне так казалось.

Но я не ответил и продолжил работать — вбивать ветки глубже в песок, закрывать щели в крыше, сквозь которые проникал солнечный свет, — а молчание, повисшее между нами, становилось все отчетливее.

Я злился на него. Он думал, будто знает меня, хотя совершенно меня не знал. Волоча по песку последнюю партию пальмовых листьев, я глянул на Майлза: он больше не улыбался.

— Я просто хотел сказать, что у вас умелые руки, особенно для… ну, вы понимаете.

Я остановился и пристально посмотрел на Майлза, вынуждая его закончить фразу. Но куда там — этот дипломатишка в белых штанах решил отмолчаться. И тогда я закончил ее сам.

— Для шофера? — спросил я, утирая пот со лба.

Я посмотрел на навес, который построил для жены, и подумал, что хорошо потрудился. Он сослужит свою службу — защитит Тесс от солнца.

— Да, — подтвердил Майлз. — Для шофера.

— Я не шофер, — бросил я. — Я строитель.

В больнице было много недовольных, и все кричали по–английски.

Они сердились, потому что тайские медсестры говорили только по–тайски. Сердились, потому что списки доставленных в больницу людей писали тоже по–тайски. Сердились, потому что их потери невозможно было восполнить.

В вестибюле стояла наряженная елка, под которой лежали аккуратные стопки дизайнерской одежды. Стопки постоянно росли. Казалось бы, какой толк пострадавшим от одежды известных брендов, но люди испытывали потребность что–то сделать.

Я вышел из больницы и увидел знакомое лицо — человека в полицейской форме. Я не сразу узнал в нем сержанта Сомтера: он будто внезапно стал старше.

Сомтер разговаривал с группой мужчин в деловых костюмах. Судя по виду, это были какие–то важные персоны из Бангкока — должностные лица или представители министерства здравоохранения. Они молча слушали, пока сержант что–то им объяснял. Потом чиновники расселись по автомобилям, а Сомтер надел темные очки, забрался на пассажирское сиденье полицейской машины и уехал.

— Том!

Я оглянулся и увидел Ника Казана. На нем была рубашка поло и плотные шорты цвета хаки — подходящая одежда для лондонского лета, но слишком теплая для конца декабря на Пхукете.

— Я видел вас по телевизору несколько дней назад, — сказал я. — На следующий день после того, что случилось. Думал, вы уже уехали.

— А зачем мне уезжать? Цунами — главная мировая новость. Моя девушка вернулась домой, а я решил остаться еще на недельку–другую. Редактор только «за».

Я кивнул и зашагал прочь от больницы. Ник пошел рядом со мной.

— И не надоедает вам совать нос в чужое горе? — спросил я.

— Это вроде как моя работа. А вы тут какими судьбами?

Я остановился и пристально посмотрел на него.

— Я искал мальчика, — ответил я и внезапно понял, что поиски бессмыслены. — Норвежского мальчика по имени Уле.

— Пропал без вести? Может, еще найдется. Всякое бывает. Я таких историй наслушался… Про чудом найденных детей. Про скалолазов, увидевших волну еще издали. Про дайверов, которые узнали о цунами, только когда вернулись на берег. Просто уму непостижимо. Или вот еще — говорят, все животные выжили.

— Все животные выжили? — переспросил я.

— Да.

— Посмотрите туда.

У обочины дороги был припаркован пикап, и когда стоявший рядом человек в белом респираторе отошел в сторону, стало видно, что в кузове грудой лежат мертвые собаки.

Ник Казан охнул, словно его ударили под дых. Не все животные выжили. Теперь он понял, что это просто очередная история, красивая сказка, в которую охотно верили. Но правды в ней не было ни на грош, и собаки в кузове пикапа служили тому доказательством.

Это были такие же бродячие собаки, как Мистер. Собаки, которые вьются вокруг туристов и рыскают по пляжам в поисках объедков, никем не любимые и никому не нужные. Однако человек в респираторе укладывал их в кузов бережно, словно на отдых, и я понял: в смерти с ними обращаются не как с отбросами.

Туристы глазели на мертвых собак, словно на местную достопримечательность, заглядывали в кузов, хихикали и театрально морщились от отвращения.

Один мужчина — толстый, с обвисшим животом, который туго обтягивала гавайка с пальмами, — фотографировал грузовик. Ник Казан шагнул вперед и отобрал у него фотоаппарат.

— Was machen sie denn da? — взвизгнул толстяк. — Верните мой фотоаппарат!

— Постыдились бы! — сказал Ник в ответ.

Толстяк отшатнулся, крича что–то по–немецки, а другие туристы принялись возмущаться и угрожать нам полицией. Тогда Ник со всей силы швырнул фотоаппарат об землю, и у всех у них отвисла челюсть. Немец подобрал разбитый фотоаппарат и вместе с остальными отправился за копом.