И всё равно люби - Кэрри Браун Страница 37

Ярдах в тридцати на дальнем конце длинной лужайки отец возился с газонокосилкой, спиной к Рут.

День был теплым, но отец был одет как обычно – брюки от костюма, белая рубашка, рукава аккуратно подвернуты. Он успел пройти где-то с треть лужайки, подровняв траву между домом и оштукатуренной гаражной стеной. Цветов на заднем дворе не было, только сорняк зверобой возле стены. Двери гаража были распахнуты, на посыпанном гравием полу стояла красная канистра с бензином.

Рут поставила чашку, стараясь не расплескать кофе, и присела на крыльце прямо на бетонный пол, вытянув ноги из-под блеклой маркизы на теплое солнышко.

Отец закрыл крышку газонокосилки, поднялся и дернул шнур. Газонокосилка молчала.

Солнце жарко припекало ноги. Рут видела, как отец достал носовой платок из заднего кармана брюк и вытер лицо, посмотрел сквозь изгородь на соседский двор – среди травы там виднелись заросшие сорняком клумбы, грядка с овощами, покосившаяся беседка, увитая тяжелым виноградом. Бесшумно вышла кошка, выгнула спину, потершись о ножку ржавого стула в беседке.

Снова развернувшись к газонокосилке и глядя на нее без всякого выражения, отец злобно дернул шнур. Рут вздрогнула.

Он рассказывал ей, что ее мать оставила их, когда Рут была совсем маленькой.

Она не была готова ни к семейной жизни, ни к материнству – так он говорил. Говорил, что их отношения длились очень недолго, а брак был ошибкой.

– Наверное, она не любила нас, – сказала Рут, глядя мимо отца.

– Да, думаю, что не любила, – согласился тот.

Кругом, где они останавливались, в каждом городе он подыскивал кого-то – как правило, пожилую даму, соседку – присматривать за Рут после школы и по выходным, когда он отлучался по делам. Он не оставлял ее одну. Не пренебрегал ею, нет. Ни разу не ударил ее. Ни разу не повысил на нее голос. И все же Рут знала, что в глубине души ее отца что-то мучает. Она же видела, никто вокруг не переезжает так часто – каждые несколько месяцев. У других людей были друзья, семья. У других людей были какие-то доказательства того, что они здесь живут: дома обставлены мебелью, соленья-варенья из собственного сада в кладовых и холодильниках. Даже мысль, что кто-то умер и похоронен на местном кладбище, тоже создавала чувство причастности к месту.

У других людей были матери, которые их не бросили.

А Рут и ее отец часто собирали вдруг все свои вещи и уезжали куда-то.

У отца был лишь один давнишний приятель – человек по имени Джейк, с темными кругами под глазами… «Знаешь, как у преступника в мультике», – рассказывала она потом Питеру, пытаясь описать ему свою жизнь в те годы.

Джейк появлялся у них время от времени, всегда неожиданно. Он подходил к входной двери – где бы ни находился их дом – с видом собаки, которую бросил хозяин, но которая упрямо шла по его следу и наконец отыскала его. Он стоял у порога, поводил головой из стороны в сторону, будто воротник был ему слишком тесен, и неловко улыбался.

Рут помнила, что в ресторанах отец любил выбрать какое-нибудь особенно сытное блюдо – бефстроганов или увесистый кусок пастушьего пирога, – но при этом оставался совершенно худым, не набирая ни грамма лишнего веса.

Помнила, как он учил ее читать и любить книги. И что сам обожал библиотеки.

Учил ее играть в триктрак и брать кубик с удвоенными ставками, играть в покер и двойной пасьянс.

И при этом она почти ничего толком не знала о нем. Он никогда не рассказывал ей о своем детстве.

– Да нечего мне рассказать, просто нечего, – ответил он, когда Рут как-то раз спросила его.

Ее воспоминания об отце изобиловали латаными проплешинами и зияющими дырами.

– Плотно забито пустотой, – много лет спустя делилась Рут с подругой, доктором Веннинг.

– Это болезнь, Рут, он был болен, – отвечала ей та. – Но ты пойми, это он болел, а не ты. Он пытался укрыться от целого мира, не только от тебя. Конечно, ты толком не знала его, потому что он попросту не хотел, чтобы ты его знала.

– Может быть, он таким образом старался меня защитить?

– Ну, если тебе хочется так думать… – пожала плечами Веннинг. – Возможно, и так.

* * *

Рут нравилось работать у доктора Веннинг, пока Питер учился в аспирантуре в Йеле. Она перепечатывала ее заметки, протирала пыль на полках, поливала цветы на подоконниках. Иногда, когда Рут приезжала, как обычно, в субботу днем, доктор Веннинг была не в настроении работать. Она ставила пластинку – Моцарта, Баха или своего любимого Шуберта, и они просто сидели и молча слушали музыку. Это у нее Рут научилась закрывать глаза и слушать вот так, с закрытыми глазами.

Научилась она и готовить крепкий черный кофе, который так любила доктор Веннинг, и заваривать в точных пропорциях смолистый сосновый «лапсанг сушонг». Изредка, уже под вечер, доктор Веннинг наливала шнапсу или шерри в две крошечные рюмки красного стекла на подносе из папье-маше. Несколько месяцев прошло, прежде чем перед Рут открылась вся вереница потерь – сколько родных Веннинг сгинули в концлагерях во время войны: родители, два брата, сестра, три тетки, три дяди и семеро двоюродных братьев и сестер. И бессчетное число друзей.

– Prost, – научила ее говорить доктор Веннинг, поднимая маленькую рюмку. – Твое здоровье.

Рут уткнулась в «Алису» дальше и через некоторое время снова услышала тарахтение газонокосилки – завелась наконец. Она подняла голову и увидела, как отец затолкал носовой платок обратно в карман и развернул гудящий агрегат в сторону дома. Он заметил Рут на крыльце, и та приветственно помахала ему рукой.

Он помахал в ответ, черные волосы его ярко блестели на солнце.

Он медленно двигался к дому, оставляя за собой аккуратную травяную дорожку.

Когда он подошел совсем близко к крыльцу, Рут подтянула ноги, давая ему пройти, – сутуло опустив плечи, держа в углу рта сигарету и прищурив один глаз, чтобы в него не попадал дым, отец развернулся назад в сторону гаража. Вокруг веером разлетались срезанные травинки, от клевера несся душистый аромат меда.

Несколько травинок попали ей на ноги.

Потом Рут поняла, что из-за гудения газонокосилки они и не услышали, как к дому подъехали черно-белые машины.

Девять полицейских машин – Рут машинально пересчитала их, когда ее вывели на улицу, – одна за другой остановились прямо перед их домом. Она отчетливо представила, как в тишине они скользнули по улице, незаметно остановились, как из них выпрыгнули мужчины и мягко побежали по траве к дому, с пистолетами на изготовку.

Отец наверняка не услышал шума моторов и не увидел бегущих к нему людей – один в рубашке с коротким рукавом и шляпе с мягкими полями, другие – в полной форме, все вооружены.

И все же Рут вдруг кольнула безотчетная тревога. Послышалось? Она не могла потом вспомнить. Незаметно скосила глаза, не меняя положения подбородка, – какой-то инстинкт подсказал ей не подавать виду, не поднимать головы от книги – и увидела сперва одну, затем другую пару черных ботинок – они появлялись в разрыве между кустами живой изгороди. А потом будто кто-то невидимой рукой потянул ее за подбородок, она подняла глаза.