Миндаль цветет - Оливия Уэдсли Страница 37

Дора опять рассмеялась; Рекс был такой смешной и забавный.

– Бедная Ион, как это жестоко!

– О, она сама первая стала бы смеяться, – уверял Рекс. – Ведь она считает ложью все то, что не льстит ей.

Дора была рада приезду Рекса и Николая: оба были красивы, веселы, остроумны; оба очень тщательны в своих костюмах.

Николай откровенно не хотел ничего делать.

Рекс намеревался, как он объявил, где-нибудь, когда-нибудь в один прекрасный день заняться делом.

Его физический недостаток почти совсем исчез; он лечился, упражнялся, подвергался операции, чтобы стать вполне здоровым, и, кроме того, теперь уже не выглядел таким изнеженным, как раньше.

Они все четверо – Рекс, Николай, Дора и Ион – прожигали жизнь: веселились, болтали, танцевали и… порядочно пили.

Каждый пил и веселился, и если кто-нибудь выпивал лишнее, то веселился вдвойне.

В письмах к Джи Рекс не был особенно откровенен и умалчивал об их образе жизни; отпуск его был краток, но он все-таки урвал из него несколько дней и поехал повидаться с ней, хотя ему не хотелось уезжать из Лондона. Он рассказал ей об успехах Доры, распространялся о ее красоте и о доброте Ион, но умолчал о том, в какой компании и каким образом они с Дорой проводили время.

Он отправился обратно накануне дня, когда кончался его отпуск, намереваясь как раз поспеть к большому торжеству, которое должно было быть заключительным. Был конец мая, поезд мчался вдоль подстриженных изгородей со сверкающей листвой и мимо полей, усеянных одуванчиками.

Лондон, освещенный золотисто-розовым закатом, был великолепен. На улицах – сплошные толпы народа, магазины пестрели всевозможными цветами. Дом Ион был украшен к предстоящему вечеру: на окнах стояли ящики с маргаритками и лобелиями, по лестнице был разостлан красный ковер.

Рекс чувствовал себя веселым и счастливым, как только может чувствовать себя беззаботная юность. Входя в дом, он увидел перед собой Николая, который поднимался по лестнице, и окликнул его.

Они зашли вместе в комнату Николая выпить коктейль.

– Где Дора? – тотчас спросил Рекс.

– Одевается или уже улетела куда-нибудь, не знаю, – ответил Николай. – Знаешь, Шропшайр уже объяснился с ней.

Рекс почувствовал, как сердце его сжалось; он спросил вполне спокойно:

– А Дора?

– Она не хочет, – торжественно заявил Николай.

Рекс засмеялся.

– Она упускает хороший случай, – заметил Николай с упреком в голосе, смотря на него. – Титулы, имения, денег до черта и, в общем, славный малый.

– В общем, немало всего для одного, – раздражительно ответил Рекс.

Николай покачал головой; он был из тех юнцов, которым кружит голову блестящее положение других.

– Что же, ведь живешь только раз, – заметил Николай; он не любил спорить с Рексом.

– Что сказала твоя мать? – внезапно спросил Рекс.

– Да ничего. Просто смеялась. Шропшайр сначала обратился к ней, следуя доброму старозаветному обычаю. Он смотрел на это серьезно.

– Где же, наконец, Дора?

– Да я же сказал тебе: или она дома, или ее нет дома. Я не знаю.

Рекс отправился искать Дору, но не нашел.

Он встретился с ней только за обедом, который происходил в отеле «Ритц», где случайно собралось большое общество. Рекс очутился за столом как раз напротив Доры, а рядом с ней сидел лорд Шропшайр, видимо находившийся в неважном настроении, которое он не умел скрыть.

Встретившись глазами с Рексом, Дора улыбнулась ему.

Он почувствовал, что сердце его сжалось, и на минуту ему как будто трудно стало дышать.

Он стал смотреть на Дору и нарочно старался представить себе ее помолвленной с Шропшайром.

Вдруг он услыхал голос последнего, который говорил ему:

– Послушайте, Гревиль, кого это вы намерены убить?

Рекс вспыхнул; он почувствовал, что покраснел до корней волос, и рассмеялся как можно более естественно.

– Держу пари, что есть кто-то, – продолжал приставать Шропшайр, – у вас был опасный огонек в глазах, честное слово.

«Что такое творится со мной?» – подумал Рекс.

Ему стало стыдно за себя; он решительно повернулся к своей даме и вступил с ней в разговор, почти не глядя на Дору.

Когда наступило время уходить, Дора подошла к нему и шепнула:

– Пойдем домой пешком; тут только несколько шагов, а ночь такая дивная.

Он взял ее под руку и тут только понял. Точно пламя потекло по его жилам до самого сердца, и сердце запылало.

Почти с ужасом он сказал себе: «Я люблю ее».

Ему показалось, что он идет рядом с ней не наяву, а во сне, что он вот-вот проснется и скажет: «Как странно, мне это представилось так реально!» Он чувствовал себя во власти чар; он вдыхал запах лондонских улиц в летний вечер, он слышал шум движения; он видел, как из мягкой мглы вынырнул автомобиль с блестящими фонарями. Дора что-то говорила, а в душе его машинально повторялись все те же слова: «Я люблю ее, я люблю ее».

Он никогда не думал о любви как о чем-нибудь таком, что должно было с ним случиться. В его жизни не было для нее места. Даже в последнее время в Оксфорде, где в жизни большинства молодых людей любовь стояла на первом месте, он оставался не затронутым ею. В его жизни играли роль только две женщины – Джи и Дора, и больше ему никого не нужно было. Он и не отдавал себе отчета в том, какую решающую роль сыграло влияние Джи в образовании его характера.

Но в этот вечер ему казалось, что он видит перед собой совсем новый, чудесный мир, в котором вместе с тем есть что-то смущающее, опасное.

– Как ты молчалив, – сказала Дора, – мы уже почти дошли, а мне хотелось услышать от тебя, что делается у нас дома.

Рекс поспешно, но довольно несвязно стал рассказывать о своей поездке, и в то же время он старался крепче прижать к себе ее руку, и ему хотелось крикнуть: «Не отнимай руки, мне так приятно держать ее».

Думая так, он спрашивал себя, что бы сказала на это Дора.

Он не мог разобраться в своих ощущениях; это было какое-то мучительное, пьянящее чувство, которое совершенно выбивало его из обычной колеи.

Он взглянул на профиль Доры, и ему показалось, точно он видит ее в первый раз. Тут только ему вспомнилось, что, когда он был в Пойнтерсе, его все время тянуло обратно в Лондон. Он вышел погулять в сад с Джи и, стоя около душистых табачных цветов, почувствовал в себе какое-то смутное беспокойство.

Но тогда он еще не думал о Доре; это впервые случилось с ним, когда он представил себе ее влюбленной в Шропшайра; тут только он понял, как будет ужасно, если она полюбит другого: он не мог допустить и мысли об этом.