Гиль-гуль - Елена Некрасова Страница 37

Черт, все же он задремал… А время? Почти восемь… А Сян-цзэ?! Конечно ее нет, она бы разбудила… На сцене уже никого, как это его угораздило? Ну ладно, поспал в театре… для разнообразия, пора и честь знать. А вот и Сяо, зовет его… Может, она все-таки пришла?

Главное, следить за временем… хоть старик и уверяет, что его проводят… да и катер подождет, раз договорились, все равно надо выйти вовремя, без четверти десять… а сейчас уже начало десятого… Сяо Юй на вершине блаженства — водит палочкой по медному тазу и мурлычет… забавный старик… а звуки и правда интересные, как это у него получается… Даже хорошо, что немного вздремнул, усталость как рукой сняло… главное, заполучил прекрасное лекарство, ради этого стоило съездить… хуже всего эти гнилые остаточные симптомы, а тут принял пару капель и здоров как бык… он мне что-то говорит, или это песня такая? Показывает пятерню…

— Скажите, господин Кот, почему у меня пять внуков? А? И внучка? А ведь не было ни одной жены!

— Ну… вам повезло, Сяо Лао [39].

— Ха! Это верно! Просто я много дружил с красотками из зеленых домов. Ты понимаешь? А ты? Ты их любишь?

— Я… Как сказать… у нас нет зеленых домов… Я — нет.

— Нет! А красотки есть, понимаешь? Скажи, где твоя женщина? У тебя она есть?

— Она… я не знаю. Сейчас нет.

— Вот! Не хочешь отдыхать и болеешь. Поэтому ты больной. Звери могут любить раз в году, а люди — нет. Люди должны любить постоянно, все время… так надо — чтобы инь-ян, понимаешь? А ты все думаешь, думаешь… у-у-у-у… мысли-мысли-мысли, от них вянут цветы! Хочешь в зеленый дом? Я покажу.

— А… спасибо… но… нет, я не хочу. Я не могу… за деньги.

— Дешево! Это очень дешево! Хочешь, я заплачу? Там чудесные девушки, путь чистой любви, понимаешь? Посмотри на меня — хорош? Много ци! Много лет правильной любви, а твой стебель почти уже высох, не жалко?

Старик совсем спятил, тащит его в какой-то бордель… Да, разошелся не на шутку, в мужской-то компании, видела бы Сян-цзэ… девочек ему подавай… она говорит, что ему больше ста, никогда не поверю… а если спросить прямо в лоб? «Ни до да?» Это же самый обычный вопрос, все отвечают, даже женщины… у них неприлично скрывать свой возраст…

— Уважаемый Сяо Юй, а сколько вам лет?

— Ха! Сначала скажи, сколько тебе?

— М-м… как это…

— Да покажи на пальцах! Четыре и два? Сорок два? Врешь! Птички столько не живут.

— Но… это же… спать… сон!

— Я тоже твой сон!

Все понятно… когда Сян-цзэ спрашивала старика про эти его птичьи сны, тот ничего толком не сказал, мол, сны как сны, всякое бывает… зато теперь использовал, чтоб не отвечать на вопрос…

— А ты плохая птица, глупая! Вот скажи — когда ты птица, ты ведь хочешь быть человеком, да?

— Ну да…

— А когда ты человек, когда ты в своем теле, ты хочешь быть этой птицей, а?

— Птицей? Нет… пожалуй, нет.

— Ну вот видишь! Полдела сделано!

— Я не понимаю, Сяо Лао…

— А я не понимаю, где эта паршивка, принесет она нам воду для рук или нет… Юнь-цяо! Ли Юнь-цяо! Сиди! Я сам тебя провожу, только найду ее. Можешь принять еще пару капель, две капли, больше не надо! И будешь завтра ого-го-го! Есть у тебя еще чай? Давай свой пузырек, я капну тебе прямо в чай. Так и принимай — пять днем, две на ночь. Понял?

— Да, мне понятно, большое спасибо…

Да… Васильков… и мужик ты никудышный, и птица плохая… Зато китайский явно продвинулся… она наверняка удивится, как ловко он поговорил со стариком, совершенно без помощи… только тема уж больно… это он не расскажет, конечно… так, болтали о том, о сем, о театре… О, вот и Юнь-цяо нашлась…

Когда внучка подавала им чай, Васильков уже высказал ей комплименты — и про наряды, и про то, как играла. Он и правда был удивлен — девушка сильно похорошела, прямо не узнать… Похудела, это само собой… дело не в этом. Юнь-цяо вдруг по-женски оформилась, все было красиво: и плавная неторопливость походки, и новая прическа, и лицо… лицо — вот что главное! Юньцяо будто сменила кожу, как будто сбросила свою старую негодную кожу, серовато-угреватую… особенно изрытую на лбу… юношеская страсть давить прыщи была и у него, хорошо что мать за этим следила… а то бы на всю жизнь себя изуродовал. Да… такое неожиданное преображение внучки Сяо его поразило… Свой лоб она всегда прикрывала челкой, а тут — волосы убраны, гладко зачесаны назад, чистый высокий лоб… от шрамов и следа не осталось. Видать, не обошлось без деда… он ведь травник, наверняка потрудился над внучкой…

Васильков наблюдал за девушкой, да… небо и земля. Юнь-цяо принесла большую чашу и полотенца, оставив все это на столике, стала расправлять смятые стариком подушки… Она была в серебристо-сером ципао, как все же великолепно придумано это традиционное платье… облегает фигуру, но всегда подчеркивает только достоинства, а мелкие недостатки даже скрывает… это точно, ципао украшает любых женщин, даже толстух… и хорошо, что оно опять входит в моду… нельзя же всю жизнь ходить в бесформенных робах… у нас даже при Сталине такого не было, наоборот… Но фигура Юнь-цяо теперь просто великолепна, какие там недостатки… в высоких разрезах ципао мелькали стройные ноги девушки, и он ведь хорошо помнит — раньше икры были почти неразвиты, ноги толстоваты… невероятно. Нога просматривалась от середины бедра, прямо-таки точеная ножка танцовщицы… Теперь Юнь-цяо собирала разбросанные по комнате музыкальные инструменты, любит старик это дело — подудеть в какой-нибудь хитрый рожок, или свиснуть в дудку, или неожиданно ударить по висящей в углу тарелке… сегодня извлекал звуки из медного таза… Юнь-цяо улыбается ему… а, ну да, конечно… прислонившись к стене, он чуть не раздавил многоствольную флейту. Глупо все время молчать… надо что-то сказать… Например, сказать, как ей подходит этот серый цвет… а как это… можно так: «серый вам очень к лицу», это он сможет… так, «серый» будет «хуйсэдэ»…

Васильков почувствовал неладное… да уж, похоже, он слишком расслабился… следил взглядом за соблазнительной девушкой, думал, что все под контролем… но это слово… черт, оказалось весьма коварным, произнеся про себя «хуйсэдэ», он ощутил такой прилив возбуждения, что… а плащ остался в зрительном зале… как же он теперь встанет? И где так долго носит старика, заснул он там, что ли? Боже мой… Юнь-цяо присаживается рядом с ним… что это… притрагивается рукой к его восставшему члену… она улыбается, расстегивает свои перламутровые пуговицы… она в своем уме, или… о боже, это невыносимо, надо… она сбрасывает ципао, она совсем обнаженная! Так вот что задумал старый сводник, сейчас же надо сказать ей… но зачем… почему она так близко… невозможно… что за странное… как будто окунули в горячую ванну в одежде… он не должен… какая у нее свежая грудь, кожа… его пальцы скользят, как по шелку… но это же… что она… что она делает… как это может быть… о-о-о… чтобы ртом…