В глубине стекла - Елена Искра Страница 37

— Что же, у тебя отличники в «парах» ходят?

— Нет, конечно, я это к тому, что отметки часто случайными бывают. А когда четверть короткая, ерунда получается. Чтобы объективно отметку поставить, мне нужно каждого минут двадцать погонять, а у меня их чуть не двести душ. Я бы от отметок вообще отказался, во всяком случае, в старших классах.

— А как без них? Что, как в первом классе звёздочки и флажки рисовать? Так ведь тоже — отметки.

— Как в институте: зачёт — незачёт, да ещё экзамен, всё просто и понятно.

— Загибаешь ты, институт — это институт, а школа есть школа. Из института и выгнать можно, и идут туда по желанию, да и народ там повзрослее. А наши, что они понимают? Даже в десятом классе. Мама сказала, что в школу ходить нужно, вот и ходят.

— И нечего им в школе делать, если не понимают, зачем пришли. Отчислять таких, и все дела.

— Эк тебя заносит, Олежка. Школа для того и нужна, чтобы всех учить. И умных, и глупых, и тех, кто учиться хочет, и тех, кто просто повинность отбывает. Жизнь потом сама всё по своим местам расставит, покажет, кто чего стоит. А ребёнка всё равно учить нужно. Я как-то одну книжку интересную читал: Чехова, оказывается, на второй год в гимназии оставляли, Толстой из университета сбежал, Эйнштейна школьный физик тупицей считал, ещё там про многих известных, про то, что в детстве были они, ну, мягко говоря, не очень. Да и сам я школьником был, не дай бог, в девятом классе хотели даже на второй год оставить, потом путягу заканчивал, а уж после армии мозги на место встали. И работал, и учился, хотя, ох как нелегко было, сто раз потом жалел, что в школе дурью маялся.

— То ты.

— И они такие же. Всех учить до девятого класса нужно, они же дети.

— Ладно, до девятого нужно, согласен, я их и учу, и даже двойки не ставлю. Тройки рисую, хотя и не за что. Но в старших классах мы за что мучаемся? Вон, Катька Рожина, в девятом классе чистые двойки выходили, нужно было на второй год оставлять. Анечка в мае носилась: «Не будем ломать судьбу ребёнка! У девочки сложный характер!» При чём тут характер? Она в школу толком не ходила, а придёт, посидит и опять исчезнет. «Давайте выставим ей тройки, и она уйдёт учиться в другое место!» И что? Тройки поставили, а в сентябре, на тебе, — сидит в десятом классе. «Как же так?» — спрашиваю. «Да вот так, — отвечает мне Анна Абрамовна. — Вы же ей тройку поставили, значит, с программой она справилась и имеет по закону право в десятый класс идти». И что? Сидит Рожина, глазами хлопает, ничего не делает, опять двойки выходят. А медалисты!

— Что — медалисты?

— А то. Собрали нас, помню, ещё в сентябре, прочитали список, семь человек из одиннадцатых классов — претенденты на медали. «Обратите, пожалуйста, на них особое внимание, у них не только итоговые пятёрки должны быть, но и текущие, четыре — пять, троек ни в коем случае, а уж о двойках вообще и речи быть не может!» Ну, всех я не знаю, четверо у Анечки в группах, а трое — у меня. Двое ничего, нормально, можно и пять поставить, а третий, Колчин, тому и четыре много.

— Плюнь ты, Олег, просят пять, поставь пять, тебе жалко, что ли?

— При чём тут «жалко — не жалко»? Мы их учить будем или в жалелки играть? Я их жалеть начну, другие, и кого мы получим? Неучей! Оно, конечно, чёрт с ними, неучей всегда хватало, но ведь они не будут понимать, что они — неучи, им ведь это нормой казаться будет. Они ведь искренне считать станут, что так и должно быть, что их куцые обрывки знаний и есть — норма, да ещё норма, за которую медаль дают. Они и дальше эти мысли понесут, и детям своим внушат. Не в самой отметке дело. Важно не только, «что» он получил, но и «как» он это получил. Мы должны не только отметки ставить, но сделать так, чтобы ученик понял — отметку заработать нужно. Чтобы он пахать привык, а не на жалость надеяться. Жалость только портит. Нет, больного или головой убогого, тех, конечно, пожалеть нужно, а вот здорового да ленивого жалеть — только вредить. Или я не прав?

— Не знаю, Олежка, смотри сам, тут у каждого своя правда. Меня это уже мало трогает.

— Что, чемоданы пакуешь?

— Запаковал уже, всё, ещё неделя, и — прощай школа.

— И куда ты?

— Есть одно место, как-нибудь расскажу.

— Платить-то хоть нормально будут?

— Пока пятьсот баксов в месяц обещали, а там, если всё нормально — штуку и больше.

— Ого! За что такие бешеные бабки?

— Что ты, Олежка, совсем не бешеные. Я тут пока место искал, много с кем пообщался. Ты себе представить не можешь, какие у народа зарплаты. Я, по школьным меркам, вроде получал неплохо, ну чуть выше среднего, и когда меня в первый раз о зарплате спросили, честно так и ляпнул. Посмотрели на меня, знаешь, то ли с жалостью, то ли с презрением и быстренько так спровадили. Мол, если ты за такие деньги работал, ты либо придурок, либо бездельник, а нам ни те, ни другие не нужны. Я после этого больше свою школьную зарплату никогда не называл — стыдно. А ты уходить не собираешься? В прошлом году, помнится, хотел.

— Хотел. Только я ведь не из-за зарплаты. Она, конечно, Смешная, но мне пока хватает. Нравится мне с детьми, Володь, хорошо с ними. Хотя и ругаюсь я на них и устаю, а отрываться не хочется, держит что-то. Придут они ко мне в кабинет, сядут, глазами уставятся и ждут, а я начинаю им по капельке всё, что сам знаю, отдавать. А потом смотрю, кто-то моими словами говорит, мои мысли пересказывает, и так это здорово… Они ведь ко мне полтора года назад совсем никакие пришли. А сегодня смотрю, те, кто в прошлом году читал еле-еле, говорить уже пытаются, корявенько, конечно, англичанин их и не поймёт, пожалуй, но — пытаются! И почувствовал я себя, Володь, сродни Творцу, что ли. Помнишь? «И сотворил его по образу и подобию своему…» Что-то в этом духе. А уходить я из-за бардака нашего собирался. Не нравится мне то, что в нашей школе творится.

— Ты думаешь, это только у нас так? Везде одно и то же.

— Не знаю, везде не везде, только так нельзя. Тамара наша, тоже мне, директор, в школе появляется к обеду, когда большая часть уроков уже прошла. С утра чёрт знает что иногда творится. Классы по школе гуляют, учитель заболеет, замен уроков не делают, дети по коридорам носятся, хорошо, что здание большое, есть где. Учителя с уроков целые классы отпускают. Вот сегодня, приходит ко мне после второго урока одиннадцатый «Б». «Отпустите нас, — говорят, — у нас двух математик нет, потом ваш урок, потом история. С историчкой мы уже договорились. Отпустите?» «Не отпущу, — отвечаю, — мало того, кто на урок не придёт, всем двойки поставлю, а полугодие кончается». Смотрю, задумались, на урок все пришли, сидят надутые, обиделись вроде. «Ну почему вы такой вредный?» — спрашивают. Ты понимаешь, Володь, я от них элементарное посещение уроков требую, и уже — вредный. Ну я им, чтобы служба мёдом не казалась, такой темп урока задал — держись! И тест по грамматике, и аудирование, и пересказ. Смотрю, ожили, зашевелились, в глазах здоровый блеск появился, вижу — нравится многим. Их грузить нужно по полной программе, а не распускать. Только Тамаре ни до чего дела нет, придёт к обеду, соберёт своих, сидят, чай пьют, проблемы решают. Работать надо, а не сны разгадывать!