Дикий мед - Вайолет Уинспир Страница 37

— Каждый человек является узником собственных представлений о жизни, потому он не может говорить за всех, — Поль чуть заметно улыбнулся. — Казантакис пишет о любви, как о мече, вонзающемся в сердце. Как ты считаешь, он прав?

— Откуда мне знать, — передернула плечами Домини.

— Однако же ты любила, разве не так, хотя бы и по‑телячьи?

— Полюбить — значит отдаться капризам и, возможно, жестокости другого человека, — ледяным тоном сказала она. — Я больше не пойду на такой риск. Поль указал на дверь, запертую ею накануне. — Ты сделала это потому, что я отослал назад картину Созерна, — сказал он. — Нельзя сказать, чтобы это было признаком равнодушия, а?

— Равнодушия к кому? — Их взгляды встретились, потом Домини оказалась прижатой к подушкам, так как Поль наклонился к ней, приблизив свое темное красивое лицо на расстояние дюйма от лица Домини. Ее синие, как ирисы, глаза широко раскрылись, а он рассмеялся, дыханием коснулся губ Домини, отодвинулся и поднялся на ноги.

— Мне надо идти кое с кем встретиться сегодня, — он положил ее книгу на место, — но я присоединюсь к тебе на пляже. Я приказал приготовить корзину с едой.

— Как пожелаешь, Поль, — сказала Домини и следила, как он выходил из комнаты и закрывал за собой дверь. Она закрыла рукой глаза и несколько минут лежала неподвижно, без слез. Ее боль и горечь были слишком велики для слез.

После легкого завтрака, состоявшего из кофе, булочек и меда, Домини взяла книжку и направилась в беседку из винограда, в глубину сада. В беседке царила густая тень от виноградных листьев, и вся она была увешана гроздьями, которым еще надо созреть. В зеленых ветвях перечных деревьев звенели цикады. Вьюнки и можжевельник распространяли вокруг сладкий аромат. Среди зелени виднелись пятна росших группами ирисов — синих, как сапфиры.

Домини уселась в арке и решительно погрузилась в роман. Около одиннадцати часов ее нашел Янис, держа в руках корзину с едой, заказанную Полем. Корзина была не очень тяжелой, но Янис настоял снести ее до берега. Домини очень нравился серьезный слуга Поля, который знал имена всех птиц на острове и названия полевых цветов, росших у тропы, по которой они ходили на пляж. У них с Литой не было детей, и Домини иногда казалось, что они относятся к ней, как к ребенку. Они управляли домом на Орлином утесе с такой спокойной деловитостью, что Домини ничего не оставалось делать, кроме как обследовать большие комнаты и винтовые лестницы, ведущие во многочисленные кладовые.

— Как красив и спокоен сегодняшним утром остров, Янис. — Домини приостановилась на извилистой, спускающейся к морю тропе, чтобы вобрать в себя чистую синеву Ионического моря и жемчужного отсвета солнца на воде, на песке, на отполированных волнами скалах.

Янис улыбнулся осматривающейся вокруг Домини, легкий бриз играл ее волосами, и она казалась такой юной и беззаботной в трикотажной кофточке без рукавов и коротенькой пляжной юбочке.

— Ой, посмотри‑ка, Янис! — Домини показала на лагуну, где, как на крыльях, подпрыгивал дельфин, взлетал и снова скрывался, ныряя в воду.

Когда пришел Поль, Домини загорала. Она не слышала, как он подходил по мягкому песку, но почувствовала, на спине его тень. Казалось, что он возвышается до самого солнца, гордый и похожий на Аполлона. Сев, она всмотрелась в его лицо, и оно ей показалось немного усталым.

— Хочешь есть сразу же? — спросила она.

— Нет, если тебе самой не хочется. Я думал, мы могли бы ненадолго выйти на лодке.

— Хорошо. — Она прыжком вскочила на ноги прежде, чем он успел помочь подняться. Глаза ее снова пробежали по его лицу. Домини поняла, что у него болит голова, и он надеется, морским ветером разогнать боль.

— Поль, — Домини, несколько побаиваясь, прикоснулась к его руке, — что говорят врачи о твоих головных болях?

— Моя дорогая, — улыбка у него была насмешливой, а взгляд непонятным за темными стеклами очков, — неужели ты беспокоишься обо мне?

— Я не люблю, чтобы кому‑то было больно. — Домини отдернула руку, словно обожглась. — Извини, что вмешалась.

— Боль пройдет со временем. — Поль пошел к причалу, где стояла лодка, отвязал от тумбы и столкнул в воду. Потом бросил в нее свою рубашку, и когда он переносил Домини в лодку, она почувствовала, как напряглись у него мышцы. Мгновение он держал ее, улыбаясь отчаянно, как греческий пират.

— Иногда, моя маленькая пленница, мне кажется, что ты не совсем уж ненавидишь меня, — тихо заметил он.

Она пристально посмотрела на него и отчетливо вспомнила все, что он говорил ей утром.

— Я стараюсь найти что‑нибудь хорошее даже в плохом, — холодно возразила Домини. — Тем более, теперь я знаю, что мое заключение не пожизненное.

Он рассмеялся и отпустил ее. Потом развернулся и направил лодку в открытое море, где через некоторое время солоноватый морской ветерок и прыгающие и кувыркающиеся в воде дельфины снова заставили глаза Домини разгореться любопытством и весельем.

— Как твоя головная боль? — крикнула Домини, стараясь перекричать пение пены и шум лодочного мотора.

— Гораздо лучше, — бросил он через плечо. — Дельфины сегодня очень игривы, да? Посмотри на этого бронзово‑голубого парня, он очень отважен.

Большой дельфин был и на самом деле даже слишком смел, несколько раз он качнул лодку, едва не опрокинув Домини в воду. Когда она, смеясь, ухватилась за борт, Поль велел ей быть осторожнее.

— В этих водах водятся не только дельфины, — добавил он.

Он имел в виду акул и не позволил Домини нырнуть в воду, пока они снова не оказались в коралловой лагуне, где рыба была слишком мелкой, чтобы привлечь жестоких и жадных морских тигров‑акул.

Домини очнулась от задумчивости; сидя у озерка в скале, она надолго погрузилась в свои мысли. Домини поднялась и уже бежала к полоске прибоя, чтобы сполоснуть ноги, когда что‑то укололо ей левую ступню, и она невольно вскрикнула от боли.

Домини наступила на колючего морского ежа и, взглянув на ногу, заметила несколько темных колючек, проникших под кожу. Домини хорошо знала, если их сразу не вытащить, они обязательно воспалятся и вызовут заражение. Потому она присела на ближайший валун и попыталась извлечь их ногтями.

— Что ты сделала? — К ней подошел Поль.

— А, — она взглянула на него сквозь крылья опустившихся на лицо волос, — только наступила на морского ежа и поймала несколько его иголок.

— Дай‑ка я сам посмотрю. — Он встал перед ней на колени и поставил себе на руку ее маленькую ногу. Через мгновение он поднял глаза. — Нужны щипчики, но если ты наступишь на ногу, колючки войдут еще глубже. Давай я донесу тебя до дома.

— Не по этому же крутому подъему на скалу, Поль! — Она отпрянула от него, нервно рассмеявшись. — Я немного поправилась после приезда в Грецию.

— На унцию или две? — засмеялся он. Его теплые руки сомкнулись вокруг Домини, и он легко поднял ее, прижав к своей обнаженной груди, где греческая золотая медаль запуталась в поросли темных жестких волос. Когда она уже лежала в его руках, взгляды их встретились, потом его взгляд передвинулся на ее шею, где пульсировала голубая жилка под нежной кожей медового цвета.