Звездные ливни - Татьяна Басанская Страница 37

Гуннар жадно осушает один кубок, другой. Рута тоже пьет вино, только маленькими глоточками, очень медленно. Трепетное пламя лучины освещает ее прекрасное лицо, чудные волосы, высокий лоб, тонкий нос, губы, глаза — огромные, жгучие, грустные…

— Что за печаль туманит твое прекрасное лицо?

Варяг слегка опьянел, греческое вино дурманит голову, но он смотрит на женщину испытующе, в его словах слышится недоверие.

Рута опустила очи долу, словно не решаясь открыть свою тайну. Отогнала рукой невидимую слезинку… Затем взмахнула ресницами, в зеленых глазах вспыхнуло пламя.

— Мне жаль тебя, Гуннар… Ты пожалел Купаву и моих родителей, решил защитить их от гнева Святополка. Но твое доброе сердце сыграло с тобой злую шутку: Купава сторонится тебя. Не так положено вести себя молодой жене. Дом приходит в запустение, родители состарились, а слуги совсем распоясались. Такому могучему воину, как ты, не след думать о таких мелочах, как ведение хозяйства. Если бы ты не возражал, я смогла бы помочь тебе…

Варяг не сдержал кривой ухмылки.

— Не сомневаюсь в твоем желании. Но ты что-то слишком ласкова ко мне. Неужто забыла свою любовь к Святополку, князю киевскому?

— Все уже в прошлом. Мы любили друг друга, но все окончилось, — Рута на мгновение замолчала, затем смело встряхнула волосами и заявила: — Твоя любовь к сестре моей тоже канула в небытие. К тому же… Я знаю причину, из-за которой ты женился на Купаве — чтобы стать своим среди знатных вельмож Киевской Горы. Но разве так уж нужна тебе моя сестра?

— А то тебя не касается, — тихо, но грозно промолвил варяг.

— А мне бы хотелось, чтобы касалось… Чтобы руки твои сильные меня касались, губы сладкие твои целовать желаю… — Рута маняще улыбнулась, пальцы ее коснулись выреза на сорочке, словно она хотела сделать его еще глубже. — Не хочешь ли узнать, насколько слаще моя любовь, нежели объятия твоей скучной супруги? Налей мне еще вина… Рядом с тобой так нестерпимо жарко…

Глядя в очи бесстыжей искусительнице, варяг налил полный бокал темно-красного вина, протянул ей. Она выпила его на одном дыхании, не опуская зеленых глаз. Затем встала из-за стола, сделала маленький шаг в сторону и медленно стянула с плеч сорочку. И стояла теперь перед варягом полностью обнаженная. Дыхание его стало неровным, порывистым, он еле сдерживал себя, чтобы не припасть к роскошному телу, которое само рвется к нему в руки… Рута сама подошла к нему и прошептала с придыханием:

— Иди ко мне… Мое тело стосковалось без мужчины… сильного мужчины… настоящего воина…

Стройная фигура в пламени рыжих волос — Рута была нестерпимо хороша сумасшедшей, бесовской красотой. Ее руки, звеня золотыми браслетами, словно оковами, скользнули к нему, распахнули куртку, нежно огладили пальцами его грудь… Она искала его ласки… И он притянул ее к себе, обнял сильный стан, впился ртом в мягкий живот. Ощущение бархатистой кожи опьяняло сильнее вина, и варяг, вскочив на ноги, с готовностью подхватил женщину на руки…

На прохладной простыне раскинулись разгоряченные страстью тела. Они уже не понимали — где находятся; руки и ноги сплелись в змеиный клубок, слов больше не было, но они не нужны. Красноречивей всего язык страсти.

* * *

Хозяином зажил на боярском подворье варяг. Всего было вдоволь — и денег, и холопов; и каждую ночь его осыпала ласками рыжеволосая красавица, у которой, казалось, не было усталости в любовных играх. Все ночи напролет, с заката до рассвета, Рута обнимала и целовала Гуннара, умоляла утолить ее ненасытную страсть. Но не давала покоя варягу его законная жена.

Купава избегала встреч с ним. Она ни словом, ни взглядом не упрекнула Гуннара за то, что сделал своей наложницей ее родную сестру. Но именно это и злило варяга. Что возомнила о себе эта гордячка? Своенравная, своевольная душа никому ни в чем не покорная… Похоже, сам того не подозревая, он подарил ей самое ценное для нее — свободу от брачных уз.

Чтобы напомнить жене о том, кто ее господин, Гуннар, забыв о Руте, дожидавшейся его на своем ложе, едва ли ни силком затаскивал Купаву в супружескую опочивальню. Угрозы сменялись ласками, жадные губы шарили по всему телу, но жена лишь крепче стискивала губы и лежала, словно ледяная дева, безучастная ко всему на свете, кроме своих мыслей.

Заветное колечко вернулось к ней, но тайну открыть не спешило. Кем был тот незнакомец из купальской ночи? Где он? Жив ли? Помнит ли о ней? А может, попросту потерял перстень или подарил новой подружке?

Тоска и печаль грызли душу Купавы, а горе от потери любимых — Позвезда и Глеба — затмевало разум. Небо над ее головой затянуло темной пеленой, и не было возможности вырваться из этих черных Дней и ночей. Казалось, умерли все чувства, кроме одного — сознания безысходности. Уже на раз Купава думала уйти в монастырь, но понимала, что муж не даст ей покоя и там. Да и родных своих оставить на растерзание затаившегося дикого зверя не могла.

Девушку ничто не интересовало, даже слухи о том, что Ярослав готовится к войне со старшим братом, рассылает письма к оставшимся в живых братьям Судиславу и Мстиславу, а также племяннику Брячиславу полоцкому, предлагая объединить силы против родича окаянного. Но нет ладу между сыновьями Владимира, не стали они прислушиваться к голосу новгородского князя, затаились каждый в своей вотчине. А князь Святополк, ненасытный и хищный, уже подчинил себе полностью Киев и теперь сговаривается с поляками и немцами, чтобы вскоре пойти войной на младших братьев. Тесно ему на земле Русской с остальными князьями.

Все это протекало мимо сознания застывшей от горя Купавы.