Роман с призраком - Барбара Вуд Страница 37

Едва слышно сюда долетала мелодия «К Элизе». Эта ночь стала настоящим проклятием, из-за облаков не было видно ни частички луны, ни звезд — в комнате была кромешная тьма. Натыкаясь на мебель, задевая ее своими больными ногами, я ощупью добралась до окна и раздвинула занавески. Ничего не видно. На улице было так же темно, как и в доме. Я осторожно пробралась к двери, мне не терпелось узнать, кто играет мелодию, и наконец нащупала выключатель.

Меня напугали Дженнифер и Гарриет, стоявшие по обе стороны камина.

Я затаила дыхание и снова поразилась тому, что эти неожиданные, необъявленные визиты из прошлого больше не пугали меня. Будто какой-то едва просыпавшийся инстинкт успокаивал. С прошлой встречи минуло не слишком много времени, поскольку обе девушки мало изменились. По-моему, они были одного возраста, около семнадцати лет, еще совсем молодые и следили за переменами в моде. Турнюр сейчас исчез совсем, и юбки плотнее облегали бедра. На обеих были блузки с высоким воротом и маленькие жакеты с рукавами, расширяющимися в плечах. У обеих волосы были собраны узлом на макушке, они посматривали на дверь, к которой я прислонилась.

Пока огонь потрескивал и часы отсчитывали минуты их века, я заметила, что больше не слышно мелодии.

Обе девушки казались обеспокоенными, они чего-то напряженно ждали. Все время проверяя время по наручным часам, чтобы, как мне показалось, обратить внимание на символ своего престижа, Гарриет поджимала бескровные губы и часто облизывала их. Несмотря на узкую талию и тонкие черты лица, она все же не отличалась красотой. Действительно, женская зрелость не избавила ее от невзрачной внешности, которой она была наделена с детства, а, скорее, еще больше подчеркнула этот недостаток. Брови были слишком густы, челюсть немного тяжеловата, нос непропорционально мал для ее лица. Гарриет тоже была отмечена этой ложбинкой, которая не столько придавала ее лицу черты сильного характера и уверенности, сколько делала его мужеподобным.

Дженни своей все расцветающей красотой, словно роза, все время раскрывающая новые прекрасные лепестки, настолько затмила Гарриет, что становилось жаль эту девушку из рода Таунсендов.

Я не могла оторвать глаз от Дженни. Как и в тот вечер, когда бабушка показала мне ее фотографию, я сегодня смотрела на эту бесподобно красивую девушку то с восхищением, то с завистью. Мне было трудно представить ее видением из прошлого, капризом Времени. Я чувствовала, что нахожусь рядом с живым существом, женщиной, каждая частичка которой излучала напряжение. В ее теплых карих глазах светилось волнение, их взгляд блуждал по комнате. Ее руки, будто подчиняясь велению глаз, то сжимались, то разжимались, пальчики переплетались, играли с манжетами рукавов. Тонкие брови Дженни, столь изящно изогнутые, не оставались в покое и иногда взмывали вверх, и тогда по его гладкому челу пробегали морщинки.

Наконец, после мучительного ожидания, Гарриет повернулась к Дженни и прошептала:

— Я слышу, он идет.

Волнение девушек передалось мне, и мое сердце забилось сильнее. Я отошла от двери, прижалась к стене и смотрела на мужчин, вошедших в гостиную. Видно, шел дождь, ибо Джон совсем промок и на ходу стряхивал капли воды со штанин. Он бросился к камину, потирал руки и бормотал что-то, но я не расслышала его. Мое внимание было обращено не к Джону, а к его спутнику, Виктору, который сейчас стоял так близко от меня, что я чувствовала влажность его одежды и видела капли дождя на его волосах. Он стал совсем другим, казался на много лет старше. Хотя ему было всего лишь двадцать пять или двадцать шесть, на его лице лежала печать пережитого. Мягкость и нежность молодости исчезли. Челюсти, чисто выбритые, были твердо сжаты, будто Виктор хранил какую-то ужасную тайну, глаза провалились, взор затуманен. Кончики черных волнистых волос завились и закрывали уши, они падали на плечи и были небрежно причесаны. Он напоминал древнего пророка, который явился отвергнуть материальные ценности ради духовных. Пока Виктор стоял так неподвижно и было трудно сказать, дышит ли он, в нем чувствовалось что-то почти экзотическое, отстраненное и суровое. Я никак не могла догадаться, что могло вызвать столь неожиданную перемену.

Он и Дженни смотрели друг на друга, в ее взгляде были потрясение и тревога.

Что пережил Виктор в лондонских больницах? Как часто он касался смерти этими пальцами, испытал горечь большой утраты или пережил отчаяние человека, которому надлежит спасать жизнь, а ему ничего не остается, как беспомощно стоять рядом? На лице Виктора запечатлелись годы, но они проявлялись не в морщинах, обвисшей коже или других обычных предвестниках старости. В чертах лица столь молодого человека отражались мудрость и зрелость.

Гарриет пошла навстречу брату. Она уже было протянула руки и приоткрыла рот, но, заметив, как он и Дженни смотрят друг на друга, остановилась. Гарриет стояла так, будто только что взглянула на Медузу Горгону.

Пока Джон потирал руки над огнем и притоптывал ногами, чтобы стряхнуть влагу с сапог, совсем не видя, что творится за его спиной, Виктор не отводил взгляда от Дженни. Я наблюдала за обоими, стоя в нескольких дюймах от Виктора, и видела при ярком огне камина, сколь резко очерчено его лицо и как оно меняется с каждой минутой.

Я внимательно разглядывала Виктора, пытаясь проникнуть сквозь непроницаемый покров, ужесточивший и печаливший его взор, скрывавший внутренние слабости от мира смерти и крушения надежд.

— Мистер Таунсенд, — наконец прошептала Дженни. Она продолжала сидеть у камина, боясь шевельнуться. — С возвращением домой.

— Спасибо, — ответил он низким голосом, какого я раньше не слышала.

Было видно, что Виктор тоже боится сдвинуться с места, словно опасаясь нарушить похожую на сон ауру этого мгновения. Казалось, он не может насмотреться на Дженни, пожирает ее затуманенным взором, словно человек, который изголодался по человеческому теплу. А может быть, он хотел вернуться домой, но не смог отыскать дорогу?

Джон, почувствовав, наконец, тишину, обернулся и протянул руки.

— Что такое? Где фанфары? Настал повод для веселья! Блудный сын вернулся!

Я услышала нотку горечи, которую скрыл притворно веселый голос, и хотела убедиться, заметили ли это другие.

— Ах, Виктор! — воскликнула Гарриет, подбежала к нему и обвила руками. — Ты снова дома! Ты вернулся! Мне показалось, будто я вижу сон!

Он потряс головой и удивленно посмотрел на нее, как человек, разбуженный от глубокого сна.

— Да, Гарриет, я дома.

— Ты останешься? Скажи, пожалуйста, что ты вернулся навсегда!

Гарриет прижалась головой к его груди. Виктор снова посмотрел на Дженни и тихо сказал:

— Я вернулся домой навсегда.

— Я так и знала! — воскликнула его сестра. — Когда отец мне это сказал, я ему не поверила. — Гарриет отступила, вытирая слезы. — Он показал мне письмо, где ты писал, что отказался от предложения ехать в Эдинбург и решил вернуться домой. Я все еще не могу в это поверить. Будто ты откликнулся на мои молитвы, на мои самые жгучие желания. Я знала, что ты не уедешь в Шотландию и не забудешь нас!