Куда она ушла - Гейл Форман Страница 37

Я увидел Мию Холл впервые шесть лет назад. У нас была предусмотрена программа по искусству, и тем, кто выбрал музыку, разрешалось проходить уроки в школе, заниматься самостоятельной работой или играть в студии. Мы с Мией оба выбрали самостоятельную работу.

Пару раз я видел, как она играет на виолончели, но ничего выдающегося не заметил. Ну, то есть она была хорошенькая и все такое, но в целом не мой тип. Она играла классику. А я – рок. Ну, как вода и масло и так далее.

Обратил внимание я на нее, только когда она не играла. Мия сидела в звукоизолированной кабинке, аккуратно положив виолончель на колени, смычок чуть выше подставки. Глаза у нее были закрыты, бровь слегка изогнута. Она сидела настолько неподвижно, как будто бы ненадолго вышла из тела. И при том, что она не двигалась, а глаза были закрыты, я каким-то образом понял, что она в это время слушает музыку, выхватывает ноты из тишины, словно белочка, собирающая на зиму желуди, прежде чем взяться за игру. Я замер и не смог оторвать от нее взгляд до тех пор, пока она не очнулась и не заиграла с предельной концентрацией. Когда Мия наконец на меня посмотрела, я поспешно ушел.

И после этого я был как завороженный ею самой и ее, как я полагал, способностью слышать музыку в тишине. Мне тогда тоже так хотелось. Так что я принялся наблюдать за тем, как Мия играет. Я убеждал себя в том, что меня привлекает то, что она любит музыку, как и я, и что она хорошенькая, но правда заключалась в том, что мне хотелось знать, что она слышит в тишине.

И, по-моему, за все время, что мы были вместе, я этого не узнал. Но когда мы начали встречаться, этот вопрос отпал. Мы с ней оба были помешаны на музыке, каждый по-своему. Пусть мы не полностью понимали страсть друг друга, но это не имело значения – свою-то понимали.

И я помню тот самый момент, который она описала. Мы с Ким приехали к больнице в Сарином розовом «Додж Дарте» [28]. Я забыл, как попросил у девушки Лиз машину. Забыл, как въехал на гору, где располагалась больница, откуда я вообще знал, как ехать. Вот я на сцене в центре Портленда, настраиваю звук перед концертом, и тут появляется Ким с этими ужасными новостями. И вот я уже перед больницей.

Необъяснимые воспоминания Мии совпадают с первым крохотным просветом во всей этой мути, растянувшейся между тем моментом, как я услышал новости, и тем, как приехал в травмпункт. Мы с Ким поставили машину, я вышел из гаража первым. Мне нужна была хотя бы пара секунд, чтобы собраться с силами, скопить немного мужества перед тем, с чем мне предстояло столкнуться. Я помню, как смотрел на массивное здание больницы, думая о том, что, наверное, где-то там Мия, у меня сердце было готово вырваться из груди от дикого страха, что она могла умереть за то время, пока Ким за мной ездила. Но потом я ощутил прилив не то чтобы надежды, и даже не облегчения, скорее это была уверенность, что Мия еще там. И это придало мне достаточно сил, чтобы открыть дверь.

Говорят, что всему есть своя причина, но я не думаю, что могу с этим согласиться. Не уверен, что я хоть когда-нибудь пойму, почему такое случилось с Кэт, Дэнни и Тэдди. Но увидел Мию я еще очень нескоро. Медсестры в реанимацию меня не пустили, и тогда мы с Ким разработали целый план, как к ней пробраться. Тогда я этого не осознавал, но я, наверное, сам тянул время. Все еще хотел набраться побольше сил. Я боялся сорваться прямо при ней. Полагаю, я нутром чувствовал, что даже в коме Мия все поймет.

Разумеется, в итоге это все равно произошло. Когда я, наконец, ее увидел, меня чуть не вывернуло наизнанку. Ее кожа была похожа на папиросную бумагу. Глаза заклеены. Изо всех частей тела торчали трубки, закачивая в нее различные растворы и кровь, да и из нее выливалось какое-то до жути страшное дерьмо. Стыдно сказать, но при виде всего этого мне захотелось бежать.

Но я не смог. Да и не сделал бы этого. Так что я сконцентрировался на том, что еще хоть немного напоминало саму Мию, – на ее руках. У нее на пальцах были нацеплены мониторы, но в целом они выглядели как раньше. Я коснулся кончиков пальцев ее левой руки, они казались стертыми и гладкими, словно старая кожа. Я провел рукой по мозолям на больших пальцах. Руки у нее были холодные, как всегда, и я принялся их греть – тоже как всегда.

И именно в этот момент я понял, как здорово, что они не пострадали. Без рук не могло бы быть музыки, а если бы она потеряла и ее, считай, что потеряла все. Помню, я подумал о том, что надо как-то объяснить это и Мие, напомнить ей, что она может вернуться ради музыки. Я выбежал из палаты, отчасти боясь, что больше никогда ее не увижу, но, с другой стороны, я знал, что просто обязан это сделать. Вернувшись, я включил ей Йо-Йо Ма.

И в этот момент я дал ей обещание. Которое она заставила меня исполнять.

Но я поступил правильно. Теперь я это знаю. Я наверняка понимал это всегда, но за злостью это было трудно рассмотреть. И не страшно, что она тоже злится. Даже что ненавидит. Просить о таком с моей стороны было эгоистично, хотя по итогу это оказался мой самый бескорыстный поступок. Который я сделал и который продолжаю делать.

И если бы вернуть время вспять, я бы снова это сказал. Теперь я в этом не сомневаюсь. Я бы тысячу раз давал это обещание и тысячу раз терял бы ее снова и снова ради того, чтобы услышать ее игру, как вчера, или увидеть ее в свете утреннего солнца. Или даже без всего этого. Просто ради мысли, что она где-то есть. Живет.

Мия смотрит, как я растекаюсь по всей набережной. Она свидетель, как раскрылись все надломы, из них полилась лава, и она, наверное, думает, что меня прорвало от горя.

Но я плачу не поэтому. Я плачу от благодарности.