Твоя К. - Тереза Ревэй Страница 36

— Ты говоришь в настоящем времени.

— Я поняла, что любовь — это более сложная вещь, чем принято о ней думать, пока мы молоды и идеалистичны. Я все еще люблю тебя и, как ты видишь, не испытываю ни угрызения совести, ни ложного стыда, говоря тебе это. Но я больше не хочу тебя как любовника.

— Это сложно понять, — расстроенно попытался возразить он.

— И тем не менее все ясно. Мы с тобой ровесники, но ждем от жизни разного. Ты начал блестящую карьеру, тебе нужна свобода передвижения и действий. Я хочу заниматься работой и хочу иметь детей. Но это привело бы наши отношения к краху, если бы кто-то из нас решил отказаться от собственного пути ради ложной идеи любви по отношению к другому.

Нахмурившись, она ненадолго умолкла. Он понял, что за всеми этими умными речами прячется страдание.

— У нас единственный способ расстаться, сохранив нетронутой нашу дружбу, — добавила Сара с грустной улыбкой. — Если мы дотянем до тупика, — а он настанет раньше, чем ты думаешь, — между нами останутся только взаимные упреки, которые убьют любую дружбу.

Раздалось шуршание шин едущего по алее автомобиля. Сара резко поднялась, а ее собака, задрав голову, радостно залаяла.

— Вот и отец вернулся из конторы. Скоро время ужина. Пойду переоденусь к столу. Папа наверняка будет рад с тобой поговорить, если ты уделишь ему немного времени. Ты знаешь, как он ценит тебя.

Она заслонила от него солнце. Через прозрачную одежду Макс различал крепкие ноги, чуть великоватый таз, узкую талию. Как хорошо он знал это тело, столько раз заставлявшее его забывать, на каком свете он находится. Когда она склонилась над ним, он закрыл глаза, вдыхая ее духи. Ему было грустно, но легко. Решение Сары имело горький привкус, но он не мог не восхититься ясностью ее выбора. Когда губы Сары коснулись его, он не удержался и, схватив ее за руку, страстно поцеловал. Погладив его по щеке прохладной ладошкой, Сара побежала к дому, сопровождаемая собакой.

Тяжелой походкой с надвинутой на глаза шляпой-канотье и тросточкой в руках к Максу подошел отец Сары. У Макса сжалось сердце, когда он вставал с шезлонга. Саул Линднер был одним из патриархов, вызывавших уважение, словно он был воплощением земной мудрости. Его костюм был ладно скроен по фигуре. Пышные усы шли его круглощекому лицу, а вьющиеся на затылке седые волосы контрастировали с лохматыми черными бровями. С тех пор как Сара познакомила Линднера-старшего с Максом, они провели не один вечер за разговорами. Саул Линднер принадлежал к тому же поколению, что и отец Макса, но молодой человек нашел в нем более внимательного слушателя.

— Ого, Макс! — сказал Линднер, заметив его. — Вот радость… Я уже и забыл, что вы сегодня ужинаете с нами. Что вы пьете? Сегодня очень жарко, не так ли?

— Добрый день. Это лимонад. Хотите?

— Не думаю, что моя жена будет довольна, так как я не должен увлекаться сахаром. Но будем безрассудными! — пошутил старик. — Налейте мне в стакан дочери. Ведь это Сара была вместе с вами?

— Да. Она пошла переодеться к столу.

Линднер сел на шезлонг, снял и положил на колени канотье. Слегка намочив губы и усы напитком, он принялся пить долгими глотками. У него повсюду были морщины и мешки под глазами. Пианино в доме замолчало. Было слышно только, как жужжат пчелы и щелкает секатором невидимый садовник.

— Вы кажетесь озабоченным, господин Линднер, — заметил Макс. — Что-то не так?

— Напротив, все очень хорошо.

Удивленный Макс посмотрел на него.

— Вы хотите сказать, дела?

— Дела, повседневная жизнь, любовь, — произнес Линднер, сделав неопределенный жест рукой. — Немцы не те люди, чтобы позволить себе скучать, поэтому эпоха Штреземана оказалась для них слишком пресной и скучной. Немцы не созданы для размеренной жизни, у них просто не хватает воображения, чтобы заполнить ее.

— Разве плохо жить спокойно? Мы так много страдали от этой войны и инфляции, что теперь совсем измотаны. Будучи ребенком, я не мог заснуть из-за топота солдатских сапог. Потом мы тратили все силы, чтобы найти несколько миллиардов и купить на них кусок хлеба. Из-за этого люди не успевали посвятить себя чему-то важному в жизни.

— А какие вещи важны для вас, Макс? — заинтересованно спросил Линднер.

Молодой фотограф растерялся.

— Я не знаю… На данный момент, наверное, работа. Когда утром я беру фотокамеру и отправляюсь на поиски приключений. Звучит, конечно, претенциозно, но я словно выслеживаю что-то, возможно, выслеживаю какую-то форму правды. И потом есть еще любовь, — добавил он после паузы. — О ней тоже не стоит забывать.

— Это так, — сказал Линднер тоном мечтателя. — Вы еще молодой человек, умный и интересный. Художник со своим внутренним миром. Настоящая индивидуальность, как Сара или я. Вот уже некоторое время мне кажется, что мы все принадлежим к одному и тому же элитному типу мышления. Когда я изучаю наших соотечественников, понимаю, что большинство немцев могут существовать только в рамках некоего коллектива. Мы потеряли более миллиона ста тысяч человек убитыми на войне, не считая четырех миллионов людей с искалеченными судьбами. Разрушены семьи, потерян смысл существования, но война давала немцам порыв, энтузиазм. С тех пор как наступил мир, многие словно осиротели. У них нет идеала, они скучают по нему. И они не нашли ничего лучшего, чем упрекать за недальновидность тех, кто подписал мирный договор. Боюсь, как бы рано или поздно не нашелся некий лидер, который предложит немцам переписать историю.

Не понимая точно, куда клонит Линднер, Макс вспомнил сестру. «С ним мне не скучно…» — ответила ему Мариетта, когда он спросил, что она нашла в ужасном выскочке, ставшем ее законным супругом.

Теперь она блистала на светских приемах, не считая денег, принимала гостей по нескольку раз в месяц на вилле, которая находилась недалеко от виллы Линднеров. В глазах всех она была элегантной и фантастической супругой могущественного человека, который не скрывал своих политических и антисемитских взглядов.

— Что заставляет вас так думать? — спросил Макс.

— Избрание маршала Гинденбурга президентом — это уже предупреждение. Этот влиятельный старик представляет темные силы, которые, словно черви, копошатся в своей злобе. Он убежденный монархист и солдафон. Это серьезная угроза республиканскому строю, которого он никогда не принимал. Не забывайте, как именно он вернул себе пошатнувшуюся в девятнадцатом году репутацию. Тем, что бросил в массы идею «удара кинжала в спину»! Увы, наша страна — это республика без республиканцев. Коммунисты хотят республику, лишенную своей сути, правые националисты мечтают о возвращении кайзера и конце «еврейского доминирования». Я разговаривал со Штреземаном прошлым вечером за ужином. Наш министр иностранных дел сделал все, чтобы помешать этому избранию. Но все было напрасно.

Линднер промокнул лоб платком и улыбнулся. Из уважения Макс позволил ему продолжить.

— Недавно я прочитал книгу, которую надо брать в руки только в перчатках, настолько она пропитана ненавистью и фанатизмом. Некогда запрещенная национал-социалистическая партия в феврале снова стала легальной, вот я и решил посмотреть, что пишет ее несчастный агитатор, некий Адольф Гитлер. Его приговорили к пяти годам тюрьмы, но уже через несколько месяцев он снова оказался на свободе. Его книга особенно страшна для тех, кто умеет читать между строк.