Лучше не бывает - Наталья Рощина Страница 36

Умная женщина. Она не могла настолько прикипеть к нему, чтобы вот так зачахнуть, превратиться в старуху и теперь нервно теребить тонкими безжизненными пальчиками кисти шали. И все потому, что какой-то мудак не оценил ее по достоинству? Бред. Нельзя же так, честное слово. Как ему убеждать ее такую, что для него в этой жизни успех и благополучие стоят на первом месте? Он просил ее довериться ему, но для него их отношения служили надстройкой к успеху, только и всего. Он не смог, не посмел дать ей это понять. Поэтому она так мучается. Она страдает, заставляя его чувствовать себя подонком.

– Послушай, – он понял, что она ждет от него объяснений. Тех, за которыми последуют извинения, клятвы. Ради того, чтобы удержаться на вершине, он готов ее обманывать. Ложь во спасение. Он поможет ей и, конечно, себе. Сомнения в сторону. – Не знаю, с чего начать. Я потерялся, Полина. Запутался в нитях клубка, который сам же пытался распутать. Ошибка за ошибкой, и время, которое просачивается сквозь пальцы. Как песок. Он остается на моих влажных от страха ладонях. Страха, что все закончится, и я останусь ни с чем… Ты меня поймешь, если когда-нибудь судьба играла с тобой такую же злую шутку. Ты поймешь и простишь, потому что за всей моей самоуверенностью стоит робкий человек, вечно сомневающийся, заглядывающий вперед и уговаривающий себя не делать этого. Ведь так важно уметь жить сегодняшним днем. Жить, радоваться и чувствовать себя счастливым. Я путано говорю?

Дмитрий перевел дыхание. Полина молча слушала его. Ее лицо ничего не выражало. Как будто она не собиралась реагировать или, того хуже, ей было безразлично. Может быть, он опоздал? Все под откос. Он предал ее любовь. Легко ли найти этому разумное объяснение? Он и сейчас юлит, пытается запудрить ей мозги. Ему важно чтобы она снова приняла его. Что он должен сказать, чтобы растопить ледовый панцирь, сковывающий ее сердце?

На самом деле он знал. Три коротких слова, которые изменят все. Но что-то мешало ему произнести их. Он хотел обойтись малыми жертвами (между строк – малой кровью).

– Ты вправе не отвечать, – он отодвинул стул и грузно опустился на него. – Ты можешь сказать, чтобы я ушел и больше не искал встреч с тобой. Сейчас все решаешь ты, твое сердце.

Шахов заметил, как по ее лицу прошла судорога. Как будто острая боль пронзила тело, и скрыть ее не было никакой возможности. Достучался? Или все окончательно испортил?

– Зачем ты приехал? – тихо спросила она и осторожно опустилась на диван. Он протяжно скрипнул под тяжестью ее хрупкого тела. Шахов машинально подумал о том, как живописно он играет, когда на нем занимаются любовью. Когда это происходило в последний раз? Вот бы попробовать. Впрочем, что за ерунда! Ему задали вопрос. Нужно отвечать.

– Я приехал за тобой.

– И ты действительно думаешь, что я соглашусь? – Она уронила голову на сложенные в замок руки.

– Я надеюсь, что ты сумеешь простить меня.

– Зачем?

– Мне без тебя плохо.

– Тебе понадобилось столько времени, чтобы понять это? – Полина подняла на него глаза. – Кого ты пытаешься обмануть? Тебе плохо? Таким, как ты, не бывает плохо! Ты получил все, что хотел, и выбросил меня, как шелудивого котенка.

– Остановись! – Он не хотел, чтобы она унижала себя. Есть слова, после которых все обречено. Полина была близка к тому, чтобы произнести их.

Потом он вдруг вспомнил о бутылке красного вина и коробке конфет, забытых в машине.

– Подожди минуту! – взмолился Шахов и молнией выскочил из дома. Он не ожидал от себя такой прыти. Происходящее настолько угнетало его, что все тело словно затекло и отказывалось реагировать. Однако мысль о бокале красного вина придала сил. Вернувшись, Дмитрий увидел на столе две чашки. Обычные, из которых пьют чай, а рядом лежал старенький штопор. Полина виновато развела руки в стороны:

– Здесь нет бокалов. Так что…

– Откуда ты узнала? – он едва не выронил бутылку и конфеты.

– Я еще не забыла твои привычки. Душевный разговор в сочетании с дорогим вином.

– Да, да, разумеется, – ни к селу ни к городу промямлил Дмитрий, открывая бутылку. Пока он сопел над пробкой, Полина сняла пленку с коробки. Открыла, взяла конфетку в виде сердечка, осмотрела ее со всех сторон и положила обратно.

– Давай выпьем.

– Давай. – Красное вино, разлитое по чашкам, – это походило на что-то из студенческой романтики, но тогда было совсем иное настроение. Вино веселило, а в этот день Полине хотелось плакать. По всем правилам вино в таком состоянии пить нельзя – станет еще грустнее.

– Я пью за нас.

– А я, чтобы согреться, – нашлась Воробьева и быстро выпила содержимое своей чашки.

– Твои любимые конфеты.

– Цветы, вино, конфеты – стандартный набор. Ты не оригинален, Дима.

– Я не стремился быть оригинальным. Я просто хотел, чтобы ты поняла: я ничего не забыл. Это чудовищная ошибка, моя ошибка, и я попытаюсь ее исправить.

– Даже машину зачастую не может починить опытный механик. Что говорить о человеческой душе?

– Поля, я же здесь. Ты слышишь, я здесь, я хочу получить прощение…

Полина дождалась, пока он снова наполнит ее чашку. Сделала пару глотков.

– Я ни с кем не могла говорить о тебе. Боль была невыносима, но я жила с ней. Днем еще куда ни шло, но вечера… Сначала я ждала, а потом придумывала оправдания твоему молчанию. Когда моя фантазия истощилась, я поняла, что больше ничего не будет. – Полина проглотила мешавший говорить комок. Выпила еще вина. – Ты спросишь, почему я сама не позвонила?

– Да, я задавал себе этот вопрос.

– Когда? Через неделю? Две? Три? Точного дня ты не назовешь. Просто однажды… Ты понял, что я все еще нужна тебе, что ты рано решил уйти в самостоятельное плавание.

– Плавание, полет – как угодно, – усмехнулся Шахов. – Только не в этом дело.

– Нет, Шахов. Теперь ты не сможешь меня обмануть. Ты вернулся только потому, что без меня закончится все, что тебе так нравится, ради чего ты затеял всю эту возню с Полиной Воробьевой.

Дмитрий молчал. Наверное, это был тот момент, когда нужно было возражать, стучать кулаком по столу и доказывать, что она ошибается. Но у него не было сил бороться с этой абсолютной правдой. Поэтому он взял конфету и принялся с очень умным видом ее разжевывать.

– Знаешь, ты совсем ничего не знаешь обо мне. Мы как-то все время не решались заглянуть в душу друг другу. Все как-то поверхностно. Любовные утехи, масса удовольствий. Тебя это наверняка устраивало, а я… Я ждала. Перед тобой лежала открытая книга, но ты не потрудился полистать ее страницы. Она была тебе неинтересна, хотя вслух ты говорил обратное. Я была готова отвечать на все твои вопросы, но ты их не задавал. Ни о моем детстве и родителях, ни о моей юности и первой любви, ни о мужчинах, которые были в моей жизни. Ты не спрашивал, что для меня значит любовь к тебе.