Сладкое безумие - Ширл Хенке Страница 36

От туши исходила теплая липкая вонь, смешивавшаяся с духотой тумана, и, когда Оливия придвинулась ближе и глубоко вздохнула, перед глазами у нее все поплыло. Возникло ощущение, будто земля уходит из-под ног, и в это мгновение девушка услышала довольный голос Быстрой Ноги:

– Печень. Еще теплая!

Индианка держала в руке огромный окровавленный комок, по обычаю предлагая самый лакомый кусок охотнику. Несколько капель крови упали на руку Оливии, с ужасом взиравшей на это подношение, и на руки женщины, по локоть вымазанные кровью.

Сэмюэль быстро понял ошибку. Он так увлекся, наблюдая, как постепенно теряет заносчивость эта французская красотка, что забыл об индейской традиции, которая пришлась по вкусу белым охотникам и трапперам, но самому Шелби была вовсе не по нутру. Теперь приходилось искать выход из щекотливого положения, что было непросто, так как вокруг уже сгрудилась толпа матросов, пожиравших глазами вожделенное лакомство. Сэмюэля спасла Оливия, хотя она к этому вовсе не стремилась.

Борясь с головокружением, девушка остановила взгляд на Сэмюэле: «Боже правый! Неужели он станет есть это?» Когда она поднесла ладонь к неожиданно пересохшим губам, в ноздри ударил тошнотворный запах крови. Девушка в ужасе уставилась на свои красные пальцы и поняла, что перепачкала кровью все лицо. В ту же секунду ее вывернуло наизнанку.

Оливия успела только отвернуться от оленьей туши – и весь ее завтрак вывалился на мокасины французского траппера, с руганью отпрыгнувшего назад. Бросившийся на помощь Сэмюэль схватил ее за плечи и держал, пока девушка кашляла, стонала и билась в судорогах. А вокруг веселились матросы, издевались над полковником, связавшимся с никчемной бабенкой, которая хоть и рядится в мужскую одежду, но выдержки у нее меньше, чем у пятилетнего ребенка.

– Друг мой, мне жаль тебя. Ведь с такой бабой надо самому еду готовить и стирать. Бедняга!

– Хоть в постели-то ее не тошнит, а?

– Полковник, тебе бы ее поменять на хорошую скво. Они-то свое дело знают!

Под смех и улюлюканье Сэмюэль поднял Оливию на руки и понес к воде. А тем временем Мануэль Лиса распорядился, как поступить с печенью и прочими деликатесами. Право на лучший кусок он оставил за собой. А Шелби, отыскав чистое место на песке, бесцеремонно вывалил девушку у края воды. Заросли сухой прошлогодней травы отгораживали их от посторонних глаз.

Оливия звучно шлепнулась на мокрый песок, но физической боли не испытала, страдало лишь уязвленное самолюбие. Она тут же села и открыла было рот, чтобы отчитать Сэмюэля, но, к ее ужасу, из горла вырвался только жуткий хрип. Горло и рот совершенно стянуло после приступа тошноты.

– Выпейте воды и приведите себя в порядок, – мягко посоветовал полковник. – Не спешите. Мы отплывем лишь после того, как индианки закончат разделывать оленя.

Он повернулся и ушел, оставив ее в полном одиночестве, бросил, как вынесенный волной на берег кусок дерева. Никогда еще Оливия не чувствовала себя такой одинокой, жалкой и никому не нужной. А ведь предстояло провести еще не один месяц в глуши, в обществе дикарей, белых и краснокожих, трудившихся до седьмого пота за жалкую похлебку и кусок солонины. При этой мысли по щекам заструились слезы. Однако слезами горю не поможешь. Разве она не поняла это, когда погибли родители?..

Если бы Сэмюэль оказался прекрасным рыцарем, каким она вообразила его при первой встрече, Оливия могла бы вынести невзгоды путешествия хоть до самого истока Миссури. «Но мой принц оказался уродливой жабой», – грустно заключила девушка, вытирая слезы.

Еще немного подумав, Оливия пришла к выводу, что все не так уж плохо. Пока она находится под защитой полковника, ей ничто не угрожает. Успокоившись и несколько утешившись, она умылась, почистилась и побрела к лодке, когда услышала команду Мануэля Лисы готовиться к отплытию.

В течение последовавших дней обстоятельства складывались так, что Оливия и Сэмюэль почти не сталкивались. Днем полковник иногда работал шестом вместе с матросами, но гораздо чаще рыскал вдоль берега за холмами, где дичи было видимо-невидимо. А девушка старалась быть полезной на борту, помогала готовить еду и мыла посуду, когда разбивали на ночь лагерь. Руки ее стали красными, покрылись ссадинами и мозолями, от грязи отчаянно чесалось все тело. Пределом ее мечты были горячая ванна и кусок душистого туалетного мыла. Они снились Оливии по ночам, как в былые времена арабский скакун или бриллиантовое ожерелье.

Каждую ночь на берегу раскидывали небольшие палатки, матросы спали на земле. К счастью, Оливии и Сэмюэлю были отведены спальные места на борту лодки, и каждую ночь девушка с большим трудом втискивалась в узкую щель между ящиками, где ей приходилось спать. Смертельно уставшая за день, она забывалась тяжелым сном под неумолчный храп Мануэля Лисы и Сета Уолтона, выступавших звучным дуэтом до утра. Одно радовало – не приходилось делить ночью палатку с Сэмюэлем Шелби.

При всем том Оливия в душе признавала, что это плавание полно незабываемых впечатлений. Судно продвигалось к цели в основном одним способом – матросы погружали в воду дубовые шесты длиной в пятнадцать футов, с силой отталкивались от илистого дна и шли назад по узким помостам, проложенным от кормы до носа вдоль обоих бортов, чтобы повторить операцию. В погожие дни, когда начинало припекать горячее весеннее солнце, многие сбрасывали мокрые от пота рубахи и продолжали работать голыми по пояс. Оливия на первых порах жутко смущалась при виде полуголых мужчин, но со временем привыкла и перестала обращать на них внимание. До того дня, когда Сэмюэль тоже решил взяться за шест.

Девушка сжималась в комок в углу возле двери каюты и не могла отвести восхищенных глаз от игры мускулов на широкой спине Шелби, ловко и легко работавшего неудобным шестом. По темной от загара коже стекали ручейки пота, сверкая на солнце. Завороженно глядя на него, девушка попыталась представить, какова его шелковистая кожа на ощупь – на вкус… И непроизвольно поднесла пальцы к губам, как бы ища ответа на этот вопрос. И тут же, устыдившись своего недостойного поведения, отвернулась и перевела взгляд на медленно проплывавшие мимо прибрежные утесы.

По обоим берегам Миссури на многие мили протянулись высокие известковые скалы. Под воздействием ветра, воды и палящего солнца на них образовались причудливые выступы и впадины, фантастические фигуры и глубокие пещеры. Там и сям темные провалы и серебристо-белые бугры прикрывала пушистая зелень низкорослых сосен, цеплявшихся могучими корнями, казалось, за пустоту, но продолжавших расти наперекор стихии. Река уходила в бесконечную даль, раскинувшись на милю в ширину, в основном неглубокая, если не считать узких проток вокруг многочисленных островов. Некоторые острова заросли травой и деревьями, но в большинстве представляли собой просто наносные песчаные перекаты. Если поднимался сильный ветер, в воздух поднимались тучи мелкого песка, резавшего глаза, за что индейцы прозвали Миссури Дымной рекой.

В пору весеннего половодья ручьи и мелкие реки, сбегавшие с гор, выбрасывали в воды Миссури всевозможный мусор, и однажды Оливия увидела, как судно стремительно сближается с какой-то чудовищной массой, похожей на скопление крупных валунов. Девушка подняла тревогу, опасаясь, что камни пробьют борт, чем вызвала всеобщее веселье. Оказалось, что плавучая глыба – всего лишь легкая пемза, способная ненадолго оставаться на поверхности, но не представляющая никакой опасности для лодки.