Опасный роман - Сандра Мэй Страница 36

— Договорились. Прям веревки из меня вьешь. Пошли?

— Пошли.

Он сдержал слово, хулиган с золотистыми глазами, и сознание потерял только в машине, да и то на подъезде к Макомбе. Лили вспомнила об отсутствии тормозов только во дворе госпиталя и долго кружила, гася скорость, а врачи бегали за ними и ругались. Потом был какой-то туман в голове, и она очнулась на белой и прохладной койке, вся чистая и свежая, в ночной рубашке в веселенький цветочек, а возле ее кровати сидел Дон Фергюсон с рукой на перевязи и задумчиво смотрел на нее. Лили хотела ему что-то сказать, да только раздумала и заснула, потому что была теперь совершенно спокойна. Все живы и здоровы, скоро они пойдут в ресторан, а потом она скажет Дону Фергюсону все, что хотела сказать…

Когда она окончательно проснулась, Дона Фергюсона не было. Как выяснилось, его не было в городе вообще. Врач больницы с неудовольствием сообщил Лили, что мистер Фергюсон уехал на своем драндулете, а ей велел передать привет и счастливого пути.

Краткость этого прощания настолько потрясла Лили, что следующие трое суток она провела в некотором ступоре. Приходили адвокаты, ее возили в контору, потом в банк, предъявляли какие-то счета и мешочек с тусклыми камешками (по уверению адвокатов, это были алмазы), потом приезжал начальник полиции и долго ее расспрашивал о днях, проведенных в доме Джереми Раша…

Лили все понимала, на вопросы отвечала связно и разумно, все бумаги подписала, даже прошлась по магазинам и купила кое-какие вещи в дорогу, но в себя толком так и не пришла. Более или менее сознание вернулось к ней уже в Лондоне, в аэропорту Хитроу. Ночь она прорыдала в номере отеля «Хилтон», а утром нацепила темные очки на нос и отправилась домой.

Шропшир лениво наслаждался летним теплом и неярким солнцем. Палисадники цвели, дети гоняли по улицам, вдалеке над лесом собирались тучки.

Лили шла к своему дому и неотрывно думала… о маме.

Выходит, она все-таки была права. Есть вещи, которых делать нельзя. Вот, скажем, Африка. Ехать туда было чистым безумием. Когда же она уехала, дай бог памяти…

Лили остановилась посреди дороги и дернула сама себя за рыжую прядь. Девять дней назад по этой же дороге автобус увозил ее на станцию. Девять дней.

Крокодилы. Негры. Печальный принц. Река. Присыпанная порохом рана на плече мужчины с золотистым взглядом. Контрабандисты и наемники, бой на ножах, выстрел из винчестера…

Лили Норвуд почти вползла на свое крыльцо, ощущая себя старой и потрепанной королевой пиратов, вернувшейся из дальних странствий и категорически не желающей больше видеть никаких карет, огненнооких жеребцов и смуглых красавцев.

Ванна, сон, ужин, потом бридж и снова сон. У нее осталось еще три дня отпуска, все это время она будет спать. И есть. И пойдет в кино со Стивеном.

Лили вяло тыкала ключом мимо замочной скважины, когда чья-то смуглая здоровенная ручища решительно отодвинула ее в сторону и подозрительно знакомый голос язвительно заметил:

— Что-то ты не торопишься домой, мисс Норвуд. Загуляла. Я со вчерашнего вечера тут в кустах прячусь. По-моему, твои соседи могут принять меня за… нехорошего человека.

Лили смотрела на говорившего и улыбалась абсолютно идиотской улыбкой. Трудно было представить себе более несоответствующего Шропширу человека.

Широкие плечи обтянуты белоснежной полотняной рубахой, брюки защитного цвета заправлены в высокие армейские ботинки. Кожаная потертая куртка небрежно свисает с одного плеча, и широкополая шляпа неопределенного цвета сбита на затылок. Волчьи глаза сегодня явно зеленого цвета, и золотые искорки из них так и брызжут.

— Ты опять небритый, мистер Фергюсон,

— Я бритый, но позавчера. Где мне было здесь бриться? В кустах?

— Ты очень красивый.

— Вот это ты не ври. Я мужественный, сексапильный и чертовски обаятельный, но красоты во мне с птичкин хрен…

— Дон Фергюсон, еще ты очень невоздержан на язык. Я должна тебе сказать следующее…

— Нет, ты подожди ругаться. Я сюда прилетел буквально на минуточку. Просто решил, что как-то неправильно попрощался…

— Значит, ты попрощаться прилетел?

— Ну в принципе… да.

— Я должна тебе сказать, Дон Фергюсон…

— Лили, понимаешь, я совсем не умею жить с женщиной. Я люблю спать в шалаше…

— Дон, я…

— Я ем то, что убиваю сам, жарю на костре и запиваю кукурузным пойлом…

— Потом, ты у нас теперь птица высокого полета, переедешь в Лондон, а может, и в Париж, там найдешь себе мужа, забудешь все ужасы и все такое…

— Я просто должен был тебе это все еще там сказать, но не сказал, потому что рука болела, и как-то тошно было, вот я и уехал, а доктору все передал, он порядочный человек, надеюсь?

— Дон, я люблю тебя.

— Чего?

— Я люблю тебя. Я не могу без тебя жить. Я хочу всегда быть с тобой. Если хочешь, мы построим шалаш и будем стрелять и жарить соседских кур. А если ты не можешь жить именно здесь, то мы уедем в Африку и будем жить в твоей хижине.

— Лили, я…

— Нет, я! Теперь моя очередь. Я молчала двадцать пять лет. Я хочу говорить. Говорить тебе о том, что люблю тебя, говорить каждые полчаса, каждые пять минут, вообще рта не закрывать! Я ТЕБЯ ЛЮБЛЮ!!!

Она запыхалась и потому замолчала, глядя на Дона своими изумленными зелеными глазищами. Дон Фергюсон ошалело посмотрел на Лили, огляделся по сторонам, сбил на затылок шляпу и растерянно пробормотал:

— Вот это да… Как у тебя складно вышло! Я ведь тоже хотел сказать что-то в этом роде, но…

Лили ногой распахнула дверь, взяла Дона Фергюсона за руку и буквально втащила внутрь.

Внутренний голос подсказывал ей, что сейчас самое время поступить импульсивно…

— Лили-и! Девочка! Не делай вид, что тебя нет! Милая Мэгги видела тебя на автобусной станции. Открывай, моя малышка, и расскажи мне все! Тем более что у меня тоже есть новости. Представляешь, по нашей округе шляется беглый каторжник. Ну не каторжник, конечно, но вид у него ужасный. Милый Освальд вез Рози к дантисту и случайно его увидел. Ужас! Да что же ты не открываешь… О господи!!!

Эулалия Перкинс замерла, подобно статуе, в зарослях роз, сквозь которые она храбро продиралась в надежде обнять «свою девочку». Окно спальни Лили Норвуд распахнулось, и из него высунулся голый громила. Громила был весь в наколках, плечо у него было перевязано, рожа абсолютно бандитская, со шрамом, кроме того, он курил тонкую и необыкновенно вонючую сигару.

Эулалия Перкинс зарделась при виде голого торса мужчины, но храбро не отвела глаз. Из глубины дома послышался голос Лили:

— Дон, погаси этот кошмар. Соседи вызовут пожарных. Иди сюда.

— Иду, рыжая. Добрый день, мэм.