Постель и все остальное - Эллина Наумова Страница 36

Галка была пришибленной – другого слова Арсений подобрать не смог. Она уже облачилась в какую-то широкую черную хламиду в пол. Глаза заплаканные, ни намека на косметику, плечи сведены, будто в ознобе.

– Соболезную и тебе, и себе, – растроганно сказал он. – Это так нелепо.

– Нелепо? Странное определение для потери смысла жизни и вышибленных в стену офиса мозгов. И знаешь, хорошо, что не в домашнюю стенку. – Ее голос невыносимо зазвенел, она сжала руками горло и не сразу продолжила. – Ты не говори ничего, ладно? Я сегодня уже столько пошлостей выслушала. Уж с тобой-то мы можем полноценно молчать.

Они стояли посреди комнаты. Галка невесомо и беззвучно опустилась в кресло, будто снятое платье бросили, и осталась в угловатой напряженной позе. Сжала губы, закрыла глаза. Арсений сел на диван и тоже смежил подрагивающие веки. А через несколько минут почувствовал ее руку на своей груди и ногу на своем колене. Он еще не пошевелился, не взглянул, но знал, что рука и нога голые. Почему-то больше всего он боялся, что увидит ее в белье. Но оказалось, что рукава и боковые швы ее бесформенного одеяния – суть разрезы. Красота матовой белой кожи на фоне свитка черного шелка на миг заворожила. В следующую секунду он оттолкнул ее и вскочил с дурацким вопросом:

– Ты чего?

– Я сейчас умру, – просто сказала она. – Я не выдержу. Помоги мне, умоляю. Клянусь тебе, я переиначу всю свою жизнь, я стану другой, строгой и мудрой, но сейчас, сию минуту помоги мне, будь человеком, будь моим лекарством, возьми меня. Последний раз, обещаю. Я больше никогда не приближусь к тебе, но облегчи мою душу…

– Душу? – тупо переспросил Арсений.

– Душу, – твердо ответила она. – Ну, хоть ты пойми, что душу, а не…

Матерное слово прозвучало на диво умиротворяюще. Арсений даже перестал пятиться.

И вдруг его осенило: Александр просил у Бога Галку для себя одного. С юности мечтал о такой любимой, только не предполагал, что настоящую страсть в женщине не утолить и всем миром. Какие там операции на пенисе, после них месяцами надо воздерживаться. Он не мог себе этого позволить. Все у него было в порядке с детородной функцией. Надеялся, что, родив, она угомонится. Но именно это ее и страшило. Действительно, мелочь по сравнению с гладом, мором и войной. Безделица по сравнению с вечностью. И катастрофа для него. Сколько он безрезультатно молился? Лет десять. Но вот стукнуло сорок, потенция начала слабеть и с годами сильнее стать не могла. Он не хотел превращаться только в ее кошелек. Ничего себе расклад: слабая грешная жена не могла остановиться, всемогущий Бог не хотел ее остановить. Так без кого из них Александр не смог жить? Без обоих?

Арсений шагнул к настороженно следящей за ним Галке:

– Александр все знал? Считал тебя больной, прощал, но ревновал и медленно свихивался?

Она неправильно расценила автоматический шаг, метнулась навстречу и не столько обняла, сколько впилась в него. Однако, когда он крепко взял ее за запястья и стал разжимать руки, неожиданно легко поддалась и чуть отступила. Женщина, без усилия соединив инстинкт с интеллектом, охотилась на мужчину. Но он еще надеялся спастись.

– Я старалась, чтобы знал поменьше. Но в мужском сообществе трепа больше, чем в женском. Сколько вокруг доброхотов. И все норовят открыть мужу глаза. Спешат осудить неверную жену. Особенно те, кто подкатывался ко мне с непристойностями и был послан.

«А что, есть такие, кому ты не дала?» – чуть не спросил Арсений. Но понял, что, разумеется, есть, слишком она молода и красива, и промолчал. Галка снова решилась напасть:

– Тебе известно, что я не ложусь в постель без любви. Не теряй времени. Тебя смущал только Александр. Он самоустранился. Ни тело его, ни тень здесь больше не появятся.

– Я переломался без тебя, – глухо сообщил Арсений.

– И молодец, сильный. А вот попробуешь разок и снова подсядешь.

– Я хотел о друге поговорить.

– Поздно. И не со мной. Твой друг включил меня в общую рассылку. Ни строчки лично.

– Галка, ты его убила.

– Прекрати. Последнее время я освобождала его, предлагала развестись.

Она протянула к нему руки, и они обнажились до плеч. Потом медленно стала приближаться. И эта сцена была гораздо безобразнее той, что разыгралась на прощание у Арсения, когда она сдирала с себя тряпки и бросалась на него. Он озверел от ненависти и жаждал пристукнуть Галку суровой высокоморальной отповедью. И никогда его возмущение не свернулось бы в границы, за которым живет прощение, хоть объяви ее невменяемой целый психиатрический институт. Но как-то странно заряженный сегодняшней Ириной и многолетней давности Татьяной, он ощущал в себе борьбу жалости с брезгливостью. Галка подошла вплотную, прижалась боком, разрез от талии разошелся. Арсений не мог двинуться с места, не свалив ее на пол. «Дрянь бездушная, чудовище похотливое», – кипел он, чувствуя, что возбуждается, и понимая, что ее обнаженное, увлажненное потом бедро тоже это знает. С трудом оторвал от себя неукротимое, омерзительное и прекрасное существо и прохрипел:

– Если тебе поможет опомниться только секс, обзвони других любовников. А меня уволь. Я не могу.

– Трус! Импотент несчастный! – завопила она. – Хочешь быть порядочным по отношению к трупу? А на меня, живую, плевать?

– Б…дь, – впервые сказал он в глаза женщине. – Извращенка. Допускаешь, что сознание мужа наблюдает за тобой из-под потолка, и распаляешься все больше.

– Да, пусть любуется, сволочь, козел рогатый, пусть ничего не может мне за это сделать, пусть, наконец, и ему будет больно, – со зловещей радостью подхватила идею она.

– А ну тебя! Разбирайся сама и с мертвыми, и с живыми, – сказал он.

Кинул на стол пачку денег и направился в прихожую.

– Ты, благодетель хренов, поддержал семью усопшего, да? Я дарила тебе право первой ночи. А сейчас сюда начнется паломничество. И мне будут навязывать утешение в спальне и балдеть от острых ощущений. И я принципиально заплачу за эти ритуальные услуги мне, полуживой, твоей матпомощью! Не жалко? – кривлялась Галка, догнав его и схватив за рукав.

Он остановился и опять же впервые в жизни ударил человека по лицу. Подростковые драки не в счет: вряд ли мятежные сгустки гормонов и глупости можно считать людьми.

Собственно, с этого ему и нужно было начинать, чтобы прекратить ее истерику. Но лучше поздно, чем никогда. Галка охнула, посерела и заплакала. Арсений хлопнул дверью, не ведая, что незримые психиатры неслышно ему аплодировали. Прав был, не взяв то, что норовило плохо лечь, и вернув болезненной пощечиной в физическую реальность.

Как он пересек двор и поднялся на свой этаж, Арсений не запомнил. Громадная волна, поднявшаяся в нем, быстро опала, нет, провалилась в тартарары. И воцарилась пустота. Наверное, такая же, о какой писал перед роковым выстрелом друг. Арсений понял, что должен спасаться. Выпил стакан коньяка глотками, бездумно слоняясь из угла в угол. И вдруг то, из-за чего он пришел к Ирине в понедельник, не уволив ее сразу ко всем чертям, вновь овладело им. Оно не сформулировалось, не разъяснилось, но властно, темно и жарко почувствовалось. Ему до сих пор нужна была эта женщина. Он не имел представления зачем. Но схватил со стола телефон.