Холостяк - Карли Филлипс Страница 36

Роман угрожающе навис над столом, но на брата его поза не подействовала. Казалось, Чейз только еще больше расслабился. Он откинулся назад вместе с кожаным рабочим креслом, в котором когда-то сидел его отец, спинка кресла коснулась подоконника и загородила вид из окна, который Роман знал наизусть. Пруд и старые ивы на берегу стали такой же неотъемлемой частью его самого, как этот викторианский особняк, где испокон веку располагалась редакция «Газетт».

— Ты слишком умен, чтобы притворяться тупым, а я не в настроении играть в игры. Зачем вообще понадобилось упоминать мое имя? У тебя были какие-то особые причины?

— Я публиковал новость. Если бы я оставил за рамками слова Уайтхолла, упущение бы сразу бросилось в глаза.

— Кому?

— Каждому в городе, с кем общался старик Уайтхолл. Я не хочу, чтобы горожане считали, что мы не объективны или покрываем членов семьи.

— Давняя проделка школьника — это не новость.

Чейз покачал головой.

— Как репортер, ты сам знаешь, что это не так. — Он качнулся вместе с креслом вперед. — Я не понимаю, почему ты так раскипятился из-за этой статьи. Не может быть, чтобы тебе было не наплевать на то, что о тебе думают. Скажи, что тебя на самом деле так разозлило?

Чейз встал из-за стола и подошел к Роману, не сводя глаз с его лица.

— Поселись с мамой, и ты не будешь задавать таких вопросов.

— От этого тебе бы захотелось напиться, а не размазать меня по стене. Так что мама тут ни при чем. Между прочим, ты ужасно выглядишь. Чем ты занимался? Копал канавы вчера ночью, вместо того чтобы переспать?

— Это было бы не просто «переспать», — возразил Роман не подумав.

— Что ты сказал? — Чейз толкнул Романа в ближайшее кресло и захлопнул дверь кабинета, пояснив: — Мало ли, вдруг Люси станет скучно и она подойдет к двери.

Он подошел к стоящему в углу бару и открыл его. Их отец всегда держал в баре спиртное, и Чейз мало что изменил в офисе. Он плеснул виски в два стакана и протянул один Роману.

— А теперь рассказывай.

Несмотря на то что было еще утро, Роман, насильно усаженный в кресло, в один глоток осушил стакан с обжигающим напитком.

— Это мне и было нужно. Но что ты имеешь в виду, не представляю.

Чейз поднял глаза:

— Когда мы бросали жребий и ты проиграл, ты был зол как черт. Тебя бесило, что придется менять свою жизнь. Но ты не собирался в этом признаваться, потому что считал, что в долгу передо мной.

— Чертовски верно!

Роман подумал, что отрицать очевидное не имеет смысла. Даже перспектива завести жену и детей стала казаться ему более привлекательной благодаря Шарлотте. С тех пор как он вернулся домой, его жизненные планы изменились, и не по его воле.

— Если ты не в состоянии с этим жить, не делай этого. — Чейз оперся руками о стол. — Я еще тогда сказал: если ты откажешься, никто не будет тебя винить.

— Я сам буду себя винить. Я когда-нибудь тебе говорил, как сильно я тебя уважаю за решения, которые ты принял?

— Тебе не обязательно это говорить. Я знаю, что своими новостями, своим талантом ты достигаешь умов многих людей. Каждый раз, когда я читаю твои статьи, когда ты присылаешь домой вырезки, ты мне показываешь, что ты за человек. И как высоко ты ценишь все, что есть в твоей жизни.

Роман покосился на брата и покачал головой.

— Я говорю не о том, как сильно я ценю свою жизнь. Мы оба знаем, что я ее ценю. Я говорил о том, как сильно я тебя уважаю. — Роман встал и засунул руки в карманы. — Пока я не проиграл в нашем розыгрыше, я не понимал до конца, какую жертву ты принес. И ведь ты тогда был совсем молодым. За это я тебя уважаю.

— «Жертва» — это слишком сильно сказано, — заметил Чейз, наклоняя голову.

Роман понял, что смутил брата, а еще он знал, что в устах Чейза это высшее проявление признательности.

— А теперь рассказывай, какое отношение ко всему этому имеет Шарлотта Бронсон.

Роман налил себе еще виски. В свое время Чейзу пришлось сделать трудный выбор, поэтому он, как никто другой, понимал, что сейчас переживает младший брат.

— Мне нравится моя жизнь. Путешествия, репортажи о том, что происходит в мире, — мне нравится доносить до людей какие-то важные вещи.

Чейз криво улыбнулся.

— Даже в детстве ты мне был ближе всех. Я видел в тебе себя. — Чейз глубоко вздохнул. — Когда папа умер, я знал, что вместе с ним умерли мои мечты. Но если я сам не мог путешествовать, то я был полон решимости добиться, чтобы у тебя были возможности, которых лишен я.

Роману стало трудно говорить от переполнявших чувств.

— Я перед тобой в долгу.

Чейз отмахнулся:

— Я делал это не для того, чтобы ты когда-то оказался передо мной в долгу. Меньше всего меня интересует какая-то компенсация. Если мне сейчас захочется путешествовать, я могу сесть в самолет, и дело с концом. У меня прекрасная жизнь. Так что если ты не можешь делать то, что собираешься, и при этом чувствовать себя удовлетворенным, то и не делай этого.

— Эй, я не увиливаю, я собираюсь исполнить свой долг, но, черт возьми, я не представляю себя связанным с первой попавшейся женщиной из этого города. Только не…

— …не тогда, когда ты хочешь только одну.

Роман снова потянулся за бутылкой, но потом передумал и отодвинул ее от себя.

— Вот именно, — ответил он напрямик.

Он встал с кресла и подошел к окну. Отцу очень нравился вид из этого окна, Роман это знал, потому что все трое мальчишек по очереди сидели на коленях у отца, пока он печатал статью, принимал по телефону заявку на рекламу или просто сидел с детьми, и за окном перед ними расстилался этот пейзаж. На смену старым пишущим машинкам «Смит-Корона» пришли компьютеры, деревья стали выше, их корни глубже ушли в землю, а в остальном ничего не изменилось. Когда был жив отец, Роман был совсем маленьким, поэтому у него сохранились только смутные воспоминания о тех временах. Но они сохранились, и он даже сейчас черпал в них успокоение.

— Шарлотта тоже тобой интересуется, это ясно, так в чем проблема?

Роман вздохнул.

— Я не хочу причинить ей боль, а от всей этой истории с подбрасыванием монеты и моих планов попахивает Расселом Бронсоном.

— Проклятие!

Чейз потер переносицу.

— Я понимаю это как знак согласия.

— Так кого ты выбираешь вместо нее? — спросил Чейз. Роман смотрел, как ветер шевелит ветви деревьев. Почки еще не раскрылись, только молодая трава да желтая форзиция придавали пейзажу краски. Пока Роман смотрел вниз, ему вспомнился семейный пикник, который был у них когда-то на этой лужайке. Мать затеяла его, чтобы вывести их отца-трудоголика на свежий воздух и заставить его побыть с детьми. Роман почти чувствовал запах сандвичей с курятиной, которые приготовила мать, почти слышал голос отца, когда тот показывал Рику, как правильно держать бейсбольную биту, а мать бросала мяч.