Бегом на шпильках - Анна Макстед Страница 36

— Он прилетает завтра днем, — говорит она так, словно оправдывается, словно спрашивает: «да что же я такого сделала?» Хотя сама прекрасно знает, — что. — Он остановится в отеле «Сент-Мартинз Лейн».

Ну, еще бы.

— Он приезжает по целому ряду причин.

Не верю.

— Я думала, ты обрадуешься.

Мой мозг — сплошной гуляш.

Когда мой отец вдруг вывертывается из цепких объятий хирургически-соблазнительной Кимберли Энн и покидает их благоухающее пальмами бунгало в жарком, синем-пресинем Малибу, чтобы повидать свое располневшее, пригородное, до-средне-жизне-промежуточное семейство в моросяще-слякотной Англии, причина должна быть действительно серьезной. Я даже боюсь подумать о том, что ему наговорила мама. Поразительно, что она вообще решила набрать его номер. Они общаются друг с другом по телефону от силы раз в год, — и даже тогда ограничиваются лишь кратким обменом новостей. Возможно, ей просто не терпелось насладиться удовольствием сообщить ему о том, что он стал дедом, а Кимберли Энн — живо представляю себе, как мама безуспешно пытается скрыть ликование в голосе, — приемной бабкой. Воображаю, какой удар для двадцатипятилетней!

Лично я перезваниваюсь с ним раз в месяц. Мне нравится мой отец. Этот человек настолько искренне, настолько безраздельно и бесстыдно предан своим юношеским фантазиям, подавлявшимся на протяжении трех десятков лет, что он просто не может не нравиться. А сколь трогательны его восторги перед спокойной, богатой «Американской Мечтой», обладающей — в своем солнечно-гигиеническом воплощении — неисчислимыми преимуществами в сравнении с этим «Британским Кошмаром» (двое детей с проблемной стоматологией, приземистая женушка, не поддающийся описанию одноквартирный домишко на не поддающейся описанию улочке, «рено-меган»)! Я видела Кимберли Энн всего один раз, но должна признать, что — если отбросить ее странную привычку больно щипать тебя за руку всякий раз, когда ты говоришь что-нибудь смешное, — она произвела на меня впечатление вполне сносного человеческого существа.

Однако на сей раз вину свою отец заглаживает в одиночку. Кимберли Энн терпеть не может разлучаться с Твити, своей болонкой, и, кроме того, ужасно боится летать, — не дай бог, взорвутся силиконовые имплантаты (у Кимберли, не у Твити, хотя, если б для пушистых беленьких собачек существовала пластическая хирургия, не сомневайтесь, — Твити бы свое получила). Кроме того, отец не слишком-то любит наглядно напоминать Кимберли Энн о своей прошлой жизни, а встреча с нашей мамой — это все равно что установить прямо перед Фэрбушской гинекологической клиникой огромный рекламный щит с язвительной надписью: «ЗДЕСЬ ПОЖИЛ И ПОРАБОТАЛ ДОКТОР ВИНСЕНТ „ВИННИ“ МИЛЛЕР».

— И когда он… э-э… планирует встретиться со мной?

— Он прилетает в 16:30, но нам с ним нужно очень многое обсудить. В свете последних событий, как ты, надеюсь, понимаешь, — добавляет она сухо. — Я сказала ему, что до среды с тобой встретиться не удастся, но вы можете вместе позавтракать у него в гостинице.

— Хорошо. Мм. А он… он… как он отреагировал, когда ты ему рассказала?

Поскольку я не уточняю, о чем конкретно она могла ему рассказать, то и не знаю, к каким из семейных передряг последней недели относится мамин ответ, что, честно говоря, меня устраивает даже больше.

— Он сказал, — отвечает мама натянуто, — что вопрос можно решить.

На следующее утро я просыпаюсь от настойчивой, но пока еще расплывчатой мысли, срочно требующей моего внимания. Озадаченная, жду, пока расплывчатость не сфокусируется в четкость. Мама. Ребенок. Папа. Здесь. Ой. Нет. Перевернувшись на живот, исследую подушку на предмет наличия волос. Семь. Ничего себе денек начинается! Ладно, зато не надо тащиться на работу. Это мне-то, зубрилке от рождения. Чья карьера, кстати, висит на волоске. Изнутри живота доносится шлепок, будто недожаренным блином об сковородку. Что, интересно, Мэтт скажет Белинде, нашей ассистентке? Она как раз сегодня возвращается с Крита: вне всякого сомнения, цвета перезрелой редиски. (У Белинды золотисто-каштановые волосы и бледная кожа, но слово «меланома» не значит для нее ровным счетом ничего: ну разве что название какого-нибудь фрукта. В прошлом году она отдыхала на Иосе и обгорела так, что вся вздулась как пузырь, и ее пришлось вывозить из самолета в инвалидном кресле.)

Из-за того, что нечем заняться, чувствую себя как-то неуютно. Мне срочно необходима какая-нибудь цель в жизни. Может, купить себе новую обувь? Туфельки на шпильке умиротворили бы маму («В обуви без каблука лодыжки кажутся толстыми!»). Бабс тоже понравится: она говорит, что я не умею себя баловать. Особенно она любит так говорить, когда ее перерасход по кредитке вырастает до размеров дома, а все, чем она может похвастать взамен, — это какая-нибудь желчно-зеленая бархатная блузка или искусственная накидка под зебру, скупленные на распродаже в «Дикинз энд Джоунз» [28]за десять минут до закрытия.

И еще: сегодня вечером я встречаюсь с Робби. И хотя это не свидание, Бабс все равно ужасно рассердится, если я не сделаю хотя бы символический рознично-торговый шаг навстречу данному событию. Натягиваю на себя аж два джемпера, — отопление врублено до уровня атомного реактора, а я все равно трясусь от холода, — и обдумываю поход по магазинам.

Я должна позвонить Крису и рассказать ему о Робби. Но что рассказывать? Между нами будет стол. Я буду в одежде. Разве есть что-то предосудительное в том, чтобы смеяться шуткам другого мужчины? Робби меня не привлекает. Может, я — изменница на эмоциональном уровне? Если я согласилась встретиться, заранее зная, что нравлюсь ему, следует ли из этого, что я уже виновна? Вспоминаю о том, как оправдывала свидания с Крисом, когда еще встречалась с Солом. Нет, тогда был не тот случай. Я вела себя плохо, за что и была наказана. Начала дурачить Сола еще задолго до того, как мы с Крисом приняли горизонтальное положение. По отношению же к Робби мои чувства — чисто платонические. Как бы там ни было, звоню Крису и все ему рассказываю.