Чужая невеста - Ирина Волчок Страница 36

— Привет, — сказал он спокойно. — Хорошо, что тебя застал. Мне же надо тебе все отдать. А то уедешь — и где потом тебя искать?

— Что отдать? — растерянно спросила она, следя за тем, как он открывает дипломат и вынимает пачку бумаг.

— Да все… Документы, списки, сберкнижку. Вот это — стройматериалы… Вот это — Ольгина калькуляция, у нее копия есть. Вот это — мебель, посуда, тряпки всякие… осторожно, тут чеки подколоты, не растеряй. Вот это — сберкнижка. Я все, что осталось, на твое имя перевел. Чтобы потом, когда ехать соберешься, время не тратить…

Он передавал ей бумаги, пачку за пачкой, конверт за конвертом, и смотрел, как она растерянно и неловко берет их испачканными вишневым соком пальцами, не глядя складывает их на табуретку, и берет следующие, и опять не глядя складывает, и не отрывает от его лица своих медовых глаз.

— Ну, вроде все, — деловито сказал Алексей, щелкая замками дипломата. — Пока, да? Мне уже пора… Совсем хозяйство запустил. Поеду. Ты-то когда уезжаешь?

Она все молчала, растерянно глядя на него, и он замолчал, чувствуя себя последним идиотом. Ну, чего ждешь, последний идиот? Чтобы она пригласила тебя проводить ее и нежно попрощаться?

— Счастливого пути, — сказал Алексей, отступая от нее еще на шаг. — И вообще счастливо… Пусть все твои мечты сбудутся.

Он повернулся и размашисто зашагал сквозь заросли крапивы и молодую кленовую поросль, отмахиваясь пустым дипломатом от лезущих в лицо веток и насвистывая «Все хорошо, прекрасная маркиза»… А потом дошел до своей «Нивы», так и стоящей с открытой дверцей посреди двора, сел за руль, захлопнул дверцу и рванул с места, не услышав, что крикнула вслед мать, только заметив в окне ее сердитое и удивленное лицо и помахав ей рукой.

Вот как они с Ксюшкой расстались пять дней назад. Она, конечно, уже уехала. Ну, что же. Все правильно. Так и надо. Абсолютно все считают, что надо именно так. Не упускать шанс. Использовать возможности. Ковать железо, пока горячо. И кто он такой, чтобы мешать процессу ковки? Вот сейчас он приедет к родителям, и мать все ему расскажет. Мать всегда все рассказывала ему о соседской девочке Ксюшке. Уже который год. И ни разу до этого лета он ее не встречал. И после этого лета никогда больше не встретит. А мать будет ему рассказывать о ней все, что узнает от Ксюшкиных деда и бабки. А те будут читать ее письма из Америки, и грустить, и ждать в гости. И, может быть, она приедет к ним когда-нибудь со своим американским мужем, и они будут весь отпуск жить в новом доме (такой дом не стыдно показать любому американскому мужу), и будут собирать вишню в брошенных садах, и пить чай на веранде с резными перилами, и качаться в гамаке за домом…

А он будет пахать в своем маленьком хозяйстве как проклятый, и возить на ободранной «Ниве» фляги с медом, и возвращаться по бездорожью в свой прекрасный дом, в свою пустую комнату, если не считать его самого. Но его можно не считать. Компания самого себя его давно уже тяготила.

Вот с таким настроением Алексей ехал в Колосово, с таким настроением остановился у крыльца родительского дома, стараясь даже случайно не зацепить взглядом новый Ксюшкин дом, с таким настроением поволок в кухню увесистые банки с медом, несколько удивившись, что никто не выходит его встречать. Наверное, обиделась мать. Пять дней от него ни слуху, ни духу. Даже загипсованного Игорешу во вторник из Курска не он привозил, а соседский сын… Сейчас мать ему вломит за невнимание, пренебрежение и прочие смертные грехи. Ох и вломит…

Алексей сделал веселое лицо и, не доходя до кухонной двери, радостно заорал:

— Эй, селяне! Не слышу оркестра, не вижу хлеба-соли, не ощущаю восторга! Почему никто не падает в мои объятия?

— А ты кто такой? — сурово осведомилась мать, поднимаясь из-за стола и вызывающе упирая кулаки в объемистую талию. — Что-то я вас не припоминаю, молодой человек… Что-то мне ваше лицо не очень знакомо… Вы к кому?

— Да я так, мимо проезжал… Дай, думаю, зайду, водички попрошу, — подхватил Алексей в тон. — Водички-то, думаю, попить дадут бедному путнику? Одну кружечку… Ма-а-аленькую… Но кипяченой. И с заварочкой. И с сахарком. И с пирожком. И с котлеткой с картошечкой. И с салатиком. И со всем уважением, если можно…

Он болтал, устанавливая тяжелые банки на полу под столом, висел вниз головой и поэтому не видел, что там делает мать — то ли наливает ему чай, то ли собирается треснуть его по башке родительской дланью. Нет, кажется, треснуть не собирается. Алексей выпрямился, изобразил искреннее раскаяние, скромно потупив глаза и собираясь что-то сказать… И замер с открытым ртом, наткнувшись взглядом на пару босых загорелых ног по ту сторону стола. Знакомые такие ноги, исцарапанные, как всегда. Допрыгался. На материнской кухне уже незнамо что мерещится. Алексей поднял глаза, заглянул через плечо матери и захлопнул рот, больно прикусив язык.

— Привет, — небрежно сказала Ксюшка, выглядывая из-за стоящего на столе огромного букета белых астр. — Как жизнь молодая?

— Жизнь? — возмутился Алексей, мотая головой, протирая глаза и всячески демонстрируя недоверие. — Ничего себе жизнь! Уже галлюцинации средь бела дня начались! И это жизнь?

— Садись, — сердито сказала мать, подтягивая к столу табуретку и слегка толкая Алексея в плечо. — Опять буровишь что попало… Какие такие у тебя галлюцинации средь бела дня?

— А вон она!.. — Алексей плюхнулся на табуретку, не отрывая взгляда от Ксюшкиной румяной и сильно загорелой рожицы. — Она, по-твоему, что — настоящая, что ли? Чистый мираж… Ксюшка сейчас в Америке, я же знаю.

Ксюшка откусила чуть ли не половину ватрушки и уткнулась в чашку с чаем, поверх чашки невозмутимо поглядывая на него прозрачными медовыми глазами и похлопывая лохматыми выгоревшими ресницами.

— В Америке? — с подчеркнутым интересом переспросила мать, ставя перед Алексеем тарелку жареной рыбы. — Кто бы мог подумать, в Америке, значит… Ну-ну. И что же она там делает?

— Известное дело — что, — солидно откликнулся Алексей. — Карьеру делает, что еще в Америке делать… Учится, наверное. Или работает. В зоопарке. Знаешь, какие зоопарки в Америке?..

Он, так и не отрывая глаз от безмятежного Ксюшкиного лица, машинально сунул в рот кусок рыбы и принялся жевать, совершенно не ощущая вкуса. И тут же подавился костью, закашлялся, согнувшись в три погибели и с трудом хватая ртом воздух… Ксюшка стремительно подхватилась со своего места, бегом обогнула стол и встала над Алексеем, довольно крепко хлопая маленькой ладошкой ему по спине.

— Сильнее бей, — хладнокровно посоветовала мать. — Его давно пора как следует отметелить. А у меня все руки не доходят. Совсем распустился…

Алексей прокашлялся, продышался, выпрямился и поймал Ксюшкину руку, готовую еще раз опуститься ему между лопаток.

— Не, — сказал он с трудом, одной рукой сжимая прохладные Ксюшкины пальцы, а другой вытирая выступившие от кашля слезы. — Вроде не галлюцинация. Галлюцинации так не дерутся. Ксюш, ты боксом не занималась, нет? И вообще — почему ты еще здесь?